1915 год. Апогей
Шрифт:
В это же время начали расти и греческие претензии на турецкое наследство. Их питали не только надежды на слабость турок, но и страх перед Россией. Ее усиление на Проливах, естественно, означало бы конец «Мегали идеа» (Великая идея) с ее византийской составляющей. Это вызывало недоверие русской дипломатии. «Я Вам сообщил о колебаниях г. Венизелоса в вопросе уточнения [греческих притязаний], – писал 22 января (4 февраля) 1915 г. русский посланник в Афинах С. Д. Сазонову, – какового из деликатности он стремился избежать. Это носило характер извозчичьего «Сколько пожалуете». В наше время приобретений тот, кто ничего не желает, хочет всего… Я далек от того, чтобы преувеличивать опасность для нас со стороны эллинизма. В этой стране имеются мудрые люди, например Венизелос; но равным образом имеются и такие – и их число, быть может, растет
Германскую пропаганду не останавливала внешняя нелогичность подобного рода действий. Они запугивали греческое и румынское правительства русской угрозой, правильно ставя во главу угла проблему Проливов. В конце концов, греческое правительство 15 февраля 1915 г. категорически отказалось присоединяться к Антанте, и в результате Париж и Лондон сосредоточились на том же вопросе50. 4 марта А. фон Тирпиц отметил: «Нынешний кризис, без сомнения, найдет свое решение в Риме и в Дарданеллах (там все зависит от турок). У румын и их товарищей мороз прошел по коже при мысли, что Константинополь будет русским; впрочем, румынским негодяям это было бы поделом»51. В этом вопросе германские моряки не расходились во мнениях с военными. 13 марта 1915 г. М. Гофман записал в своем дневнике: «Политически атака на Дарданеллы полностью на пользу нам. Они сейчас ссорятся из-за Константинополя, и все Балканские государства находятся в состоянии раздражения. Никто из них не захочет увидеть Англию или Россию на Дарданеллах»52.
Тем не менее, какими бы ни были фобии и мании Софии, Афин и Бухареста, они явно не стремились рисковать, то есть занимать определенную позицию по наиболее важным для воюющих сторон вопросам. Колебания предоставляли возможность для маневра в пользу того, кто казался сильнейшим53. Одним из наиболее важных вопросов по-прежнему оставался транзит военных грузов в Турцию. Просьбы о немедленной помощи одна за другой следовали из Константинополя в Берлин. Турки были вынуждены разоружать крепости во внутренней Турции и за счет их арсеналов снабжать армию на Дарданелльских позициях. Часть корабельной артиллерии также снималась с судов вместе с обслуживающими командами54. Положение турок становилось весьма тяжелым. Естественно, в этих условиях резко возрастала и без того значительная важность Румынии. 9 марта 1915 г. А. фон Тирпиц записал: «Мы уже решили было, что Румыния уступит и пропустит наши поезда с боеприпасами (в Турцию. – А. О.). Но вчера румыны опять заартачились. При этом обе стороны осыпают негодяев золотом»55.
Впрочем, в начале марта 1915 г. позиция Балканских государств для Антанты не казалась слишком уж важной. Великим державам вполне хватало и собственных противоречий. Немаловажную роль играла и уверенность в своих силах, а также понимание того, насколько слаб по сравнению с ними противник. 18 марта союзники предприняли попытку прорваться через укрепления Дарданелл, действуя морскими силами. Перед атакой союзного флота на турецкие позиции там находились орудия образца 1878, 1885 и даже 1835 гг.!56 Техническое превосходство англо-французского флота было безусловным, но в специфических условиях действий на Галлиполи оно не стало решающим. Успехи флота нечем было закрепить на земле. Ударной силы десанта – 29-й дивизии у Я. Гамильтона еще не было, впрочем, он к тому же не знал, когда ее получит57.
Как часто бывает в подобного рода случаях, недооценка возможностей противника привела к неудаче. Поначалу все шло хорошо. Командующий наблюдал за успехами действий морской артиллерии с борта «Фаэтона» и «Королевы Елизаветы»: «Форты молчали, или не было ответа, который можно было услышать или увидеть через стекло бинокля. Наверное, попытки все же предпринимались, но они должны были быть очень неуверенными. Долговременная оборона противника была принуждена к молчанию, но мобильные орудия с закрытых позиций на
Вскоре после начала прорыва на мину наскочил «Инфлексибл», и это была не единственная потеря союзников. «Попытка форсировать узость флотом закончилась жестоким поражением, – отметил официальный историограф британского флота. – Из шестнадцати крупных судов, принявших участие в бою, три погибли, а три других, в том числе единственный линейный крейсер, вышли из строя на неопределенный срок. В один день союзный флот лишился одной трети своего состава»60. 7 (20) марта в Барановичах получили известие о том, что два британских и один французский линкор погибли при попытке прорыва в Дарданеллах. Информации о других потерях поначалу не было, но стало ясно, что флот не смог выполнить поставленную перед ним задачу61.
Турки также понесли в этот день потери, но как оказалось, достаточно незначительные по сравнению с союзниками: 58 убитых, 74 раненых, девять орудий и один артиллерийский редут62. Союзное командование оценивало эти потери гораздо выше, но рисковать дальше не хотело, хотя перед началом операции допустимым пределом своих потерь англичане считали 12 вымпелов. Теперь непременным условием успеха в действиях на Проливах была признана высадка десанта, перед которым стояла задача привести к молчанию батареи противника63. Не торопились рисковать и русские. Необходимость в спешной подготовке корпуса Н. М. Истомина к отправке отпала, а 9 (22) марта в Ставку пришла радостная весть о капитуляции гарнизона Перемышля, которая, как казалось, возвещает новые перспективы для действий на Юго-Западном фронте64.
В марте 1915 г. Верховный главнокомандующий издал директиву № 217, в которой ставилась следующая задача: на Черном море в 2–3 месяца подготовить и развить транспортные и десантные средства для осуществления самостоятельной десантной операции на побережье, занятое противником. Размер армии – четыре корпуса, причем предлагалось перевезти как можно большее количество войск в первом эшелоне65. Эти проекты, как показало ближайшее будущее, оказались непосильными, и реализовать их в 1915 г. не удалось. Не удивительно, что командующий Черноморским флотом, получивший приказ о бомбардировке Босфора, смотрел на эту акцию как на бессмысленную демонстрацию66.
12 (25) марта 1915 г. вице-адмирал Джон де Робек, командовавший союзным флотом, обратился к А. А. Эбергарду с просьбой о совместных действиях в будущем: «…я полагаю, всякая демонстрация Вашего флота одновременно с нашей явной атакой на Дарданеллы была бы сильной помощью. Я извещу Вас за четыре дня»67. С самого начала от Черноморского флота ожидали только демонстрации. К серьезной десантной операции не были готовы ни моряки, ни армейцы, несмотря на все обещания, которые время от времени раздавала русская Ставка. Объективности ради необходимо отметить, что не были готовы и английские военные.
Я. Гамильтон получил многострадальную 29-ю дивизию с существенным опозданием, только в мае 1915 г.68, но, что еще хуже, в ужасном состоянии находилась его система управления, его штабы. 30 марта он отметил в своем дневнике: «Что бы сказали мои друзья в японском Генеральном штабе или бывшие друзья в германском Генеральном штабе, если бы они знали, что главнокомандующий в течение двух недель поддерживает связь с войсками, решая вместе с ними огромные административные задачи, и что у нас нет ни одного офицера по администрации для того, чтобы помочь главнокомандующему, и что он вынужден использовать для этого офицеров Генерального штаба? Они бы сказали – «сумасшедшие англичане». И в этот раз они были бы правы»69. В Египте никто не торопился идти в атаку, особенно после потерь под Дарданеллами.