1917 год. Распад

Айрапетов Олег Рудольфович

трибуну⁷⁰.

Совещание быстро превратилось в говорильню. Практических результатов оно не имело и не могло иметь. Возвратившийся из Москвы в Смоленск Алексеев не скрывал своего раздражения. Встретившись с князем Друцким, он выразил свои мысли, этот разговор свидетельствует о многом: «Подло то, что эти подлые кадеты “спихнули” Николая, когда мы почти заканчивали наши приготовления к весенней кампании. Эти господа были в полном курсе наших работ главным образом по артиллерийскому снабжению и прекрасно знали, что с весны немцы были бы буквально засыпаны, сметены нашим снарядами, знали, что той феноменальной мощности артиллерийский огонь, который мы развернули бы, выдержать немцам было бы невозможно! Знали, что неудачи или даже неуспеха у нас с весны быть не могло, и потому они поспешили “спихнуть” Николая, так как наличие военного успеха делало революцию фактически невыполнимой и невозможной»⁷¹.

14 (27) августа Москву покинул

и Корнилов. Он возвратился в Могилев. Перед отъездом генерал заявил о необходимости объединиться вокруг Временного правительства и сосредоточить все внимание на возрождении страны и особенно на самом главном вопросе – «оздоровлении армии». «В своей речи на совещании, – сказал он в беседе с журналистами, – я отмечал необходимость безотлагательного осуществления ряда намеченных мною мероприятий в этой области, и я думаю, что правительство после совещания немедленно санкционирует эти предположения к проведению в жизнь, причем, конечно, будет обращено одинаковое внимание на оздоровление как фронта, так и тыла». При этом генерал счел необходимым отметить, что «по существу эти мероприятия не встречали возражений со стороны Временного правительства и до московского совещания»⁷².

Рига

Вскоре последовали события, которые очевидно свидетельствовали о том, что время споров о темпах наведения порядка заканчивается. Боеспособность русской пехоты так и не удалось восстановить в полной мере. Корнилов только удержал ее в относительно контролируемом состоянии. Германские наступления на Восточном фронте на Червищенском плацдарме, под Ригой и Якобштадтом доказали это¹. Удар по Риге планировался с 1915 г. Он был организован одними из лучших военачальников Второго рейха – генералами Максимилианом Гофманом и Оскаром фон Гутьером – и артиллерийским гением Первой мировой войны – подполковником Георгом Брухмюллером. Для него было выделено 11 пехотных, 2 кавалерийских дивизии, 170 батарей – всего около 60 тыс. человек и 2 тыс. орудий и минометов (включая 230 минометов среднего и крупного калибра).

Противник предполагал связать наступлением силы 12-й русской армии, а затем окружить и уничтожить их под Ригой. В тылу оборонявшихся должен был быть высажен десант. Для взлома обороны применялась новая система «штурмовых отрядов», которые должны были блокировать опорные пункты сопротивления, нащупывать слабые участки и просачиваться на них в тыл. Сочетание использования химических и обычных снарядов также обещало дать особый эффект. Тем не менее такого незначительного сопротивления немцы просто не ожидали встретить. 1 сентября в 4 часа утра была произведена газовая атака, в 6 часов начата артиллерийская подготовка, а уже в 9:10 утра к русскому берегу пошли первые понтоны с немецкой пехотой². Перед наступлением на русскую сторону перебежал солдат-эльзасец, известивший о том, что готовится прорыв. Был составлен план его отражения, но реализовать его не представилось возможности³.

12-я армия слыла самой разложившейся частью Северного фронта⁴. Комиссар армии Станкевич и его сотрудники, по воспоминаниям помощника комиссара, не перенапрягали себя борьбой за восстановление морали: «…это были славные ребята, изнывавшие от скуки и не знавшие, чем занять время»⁵. К началу августа некомплект в частях 12-й армии составил 30 тыс. человек, или 15 % штатной численности. Приходившие пополнения были представлены молодыми возрастами, новобранцы были слабо обучены и почти не имели представления о воинской дисциплине и порядке⁶. Все это не замедлило сказаться на ходе боев. «Каждый полк, – отмечал комиссар Северного фронта, – стал действовать самостоятельно и по своему почину, и везде почином было отойти назад. Противник около 9 часов утра без потерь начал переправу своих войск на правый берег»⁷. Ставка практически сразу же вынуждена была признать успех немецких действий и в районе переправы и Митавского шоссе, где немцы начали атаку 20 августа (2 сентября). Фронт здесь был прорван к вечеру⁸. Поклявшаяся защищать революцию 186-я дивизия (одна из наиболее надежных в армии) не оказала практически никакого сопротивления⁹.

Помощник комиссара при главнокомандующем Северным фронтом, член ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов В. С. Войтинский лживо извещал страну: «19 августа (1 сентября. – А. О.) под прикрытием ураганного огня противнику удалось переправиться на правый берег Двины. Наши орудия не могли помешать переправе, так как большая часть орудий, прикрывающих район переправы, была подбита противником. Наш плацдарм был засыпан снарядами и бомбами с удушливым газом. Войска вынуждены были отступить на 5 верст от Двины на фронте протяжением 10 верст. Для восстановления положения двинуты свежие войска. Перед лицом всей России свидетельствую, что в этой неудаче нашей армии не было позора. Войска честно исполняли все приказания командного состава, переходя

местами в штыковые атаки и идя навстречу верной смерти. Случаев бегства и предательства войсковых частей не было»¹⁰.

«Войска дрались честно и доблестно, – заверял Войтинский в другой телеграмме. – Один полк почти весь день сражался без всякой связи с другими полками дивизии, будучи от них отрезан. Другой полк, потеряв большую часть своего состава ранеными и отравленными, почти уничтожен. Третий полк на протяжении нескольких верст теснил превосходящего его силами противника. Н-ский артиллерийский дивизион снялся с позиции с последними цепями пехоты, но вынужден был оставить 8 орудий в виду громадной убыли людей и лошадей. Потери у нас значительны, но настроение в войсках бодрое. Солдаты за 10 верст выносили на руках своих раненых товарищей и офицеров. Огромное количество раненых прибывало на перевязочные пункты с оружием в руках. В районе боев я нигде не встречал картин паники и только на тыловых дорогах наталкивался на отдельные кучки уклоняющихся от боя. К собиранию этих кучек принимаются меры. Считаю долгом отметить дружную работу комитетов и командного состава»¹¹. Позже Войтинский объяснил первую телеграмму желанием защитить солдата, а вторую – результатом встреч с членами комитетов, по рассказам которых он и описал эту картину¹².

На самом деле стойко дрались лишь латышские части, что в общем-то было естественно и легко объяснимо¹³. Наступавшие попросту не ожидали столь решительного и быстрого успеха. Брухмюллер вспоминал: «Следующее шутливое замечание одного офицера характеризует впечатление, произведенное на пехоту работой артиллерии: “Артиллерия стреляла так хорошо, что прорыв оказался для пехоты простой увеселительной прогулкой на гондолах”¹⁴. В другой своей книге Брухмюллер дал еще несколько характерных оценок Рижского наступления 1 сентября 1917 г. Сопротивление оказывала только русская артиллерия, пехота разбегалась, что объясняло небольшое количество пленных при быстром обвале обороны. Немцы, по свидетельству молодого рижанина, действовали неторопливо: очевидно, они и сами не ожидали такого успеха. По оценке Людендорфа, «русские… проявили здесь, как и везде за немногими исключениями ничтожную силу сопротивления»¹⁵.

Почти сразу же после форсирования немцами Двины стало ясно, что плацдарм под Ригой на ее западном берегу оказался под угрозой окружения. Противник шел в тыл по восточному берегу реки, не могло быть и мысли о том, что его остановят солдаты демократической России¹⁶. Пять дивизий русского резерва, сконцентрированные перед двумя дивизиями противника, так и не решились наступать, а оголенный ими участок стали занимать немцы¹⁷. На следующий день, когда на прорыв была брошен единственный резерв – 2-я латышская стрелковая бригада, от артиллерии корпуса из 200 орудий, в боевом состоянии остались только 2 конные батареи¹⁸. Латышские стрелки оказали стойкое сопротивление противнику, но не могли заменить собой бегущие дивизии и корпуса¹⁹. За два дня боев немцы расширили прорыв до 60 верст²⁰. По мере распространения немецкой пехоты русские части начинали безостановочное и несогласованное отступление на Венденское шоссе, где, перемешиваясь, теряли даже внешнее подобие армии. «Наша организация, – признавался посланник Временного правительства, – как-то сама собой распалась»²¹. С позиций на плацдарме под Ригой в тыл стали спешно вывозить все ценное, прежде всего тяжелую артиллерию²². Эвакуация проходила в чрезвычайно тяжелых условиях. Уходившие с фронта части грабили оставляемый ими город²³.

Утром 21 августа (3 сентября) Рига была оставлена. Перед уходом войска взорвали мосты через Западную Двину²⁴. На эвакуацию выпало всего двое суток. Взрывались также склады с боеприпасами, фабрики и заводы, сжигалось все армейское имущество, которое нельзя было вывести. Пожары и дым охватили город²⁵. Вечером того же дня был оставлен Усть-Двинск. Его форты также были взорваны²⁶. 21 августа (3 сентября) на Икскюльском направлении противник бодро развивал достигнутый успех. Сообщение Ставки от 22 августа (4 сентября) гласило: «Дезорганизованные массы солдат неудержимым потоком устремляются по Псковскому шоссе по дороге Бидер – Лембург»²⁷. Грунтовые и шоссейные дороги были запружены людьми и обозами, шедшими в 3–4 ряда, по железной дороге тихо ползли поезда, двигаясь в 15–20 метрах друг от друга²⁸. Попытки организовать контрнаступление постоянно проваливались. Боеспособность сохраняли лишь несколько латышских частей²⁹. А Войтинский в это время по-прежнему пичкал страну сказками: «Наши части отходят с боем, будучи не в состоянии удерживаться долго на позициях. Нет ни бегства, ни отказа от исполнения приказа, но сказывается неуверенность войск в своих силах»³⁰.