1917, или Дни отчаяния

Валетов Ян Михайлович

– Мама, – шепчет Пелагея. – Не надо.

– Он смеет…

– Лиза, – перебивает ее тихонько Варвара. – Он на ней все-таки не женился. Ты этого хотела? Давай-ка, дорогая, слушать Шаляпина!

Елизавета Михайловна продолжает смотреть на сына и его подругу в бинокль.

Шаляпин заканчивает очередную арию. Зал взрывается аплодисментами.

За кулисами театра

Терещенко с Маргарит подходят к Шаляпину..

– Михаил Иванович! Дорогой! – гудит Федор Иванович, раскрывая объятия.

Они

с Терещенко обнимаются.

– Как я рад вас видеть!

– А я вас рад еще и слышать! – шутит Михаил. – Какой концерт, Федор Иванович! Если бы я не любил оперу, то услышав вас, изменил бы мнение! Позвольте представить – моя близкая подруга Маргарит Ноэ!

Шаляпин целует Маргарит руку.

– Мадмуазель! Вы прекрасны!

Маргарит смотрит на певца без смущения.

– Михаил Иванович, она диво как хороша! – говорит Шаляпин, не выпуская руку девушки. – Пока мы, бедные актеры, в поте своего лица добываем хлеб насущный, вы, богатеи, забираете самых красивых девушек!

– И это говорит мне человек театра! – подыгрывает Шаляпину Михаил. – Театр – это настоящий цветник! А вы заглядываетесь на наш скромный садик!

– Но какие розы в нем цветут! – басит Шаляпин, смешно поднимая брови. – Какие розы!

– Мы зашли пригласить вас на ужин, – продолжает разговор Терещенко. – Авто ждет нас у подъезда…

Вечеринка у Михаила Терещенко. Съемный особняк с садом

Столы установлены прямо на траве. Накрыт богатый фуршет, с настоящим шиком – с шампанским, икрой, стерлядью и ананасами.

Под легким навесом рояль, причем не кабинетный, а концертный. Вазы с живыми цветами, вазы с фруктами, хорошая посуда, официанты во фраках.

Михаил и Маргарит в роли хозяев дома. Рядом с ними Пелагея – раскрасневшаяся от удовольствия, шампанского и хорошей компании.

Шаляпин – гвоздь программы. Он шутит, смеется, много пьет – вокруг него постоянный круговорот гостей.

Публика разношерстна – тут тебе и представители богемы (и русской, и французской), и люди в мундирах, и золотая русская молодежь, и множество молодых девушек самого разного происхождения. Они напоминают бабочек – яркие, легкокрылые, в свободных платьях по последней моде.

Играет небольшой струнный оркестр.

Гости пьют, едят, разговаривают. Чувствуется, что все друг друга знают, а те, кого не знают, все равно чувствуют себя, как дома – такая атмосфера царит на вилле.

Мишель с Маргарит постоянно переходят от стола к столу, от группы к группе. Это не только обязанности хозяина, это еще и желание Михаила показать свою подругу знакомым. Она действительно хороша и счастлива, что видно невооруженным глазом. Ей льстит внимание Мишеля и его друзей. Ей нравится изображать хозяйку прекрасной вечеринки, хотя на ней она такая же гостья, как и все остальные.

– Познакомься, Сергей, – обращается Терещенко к невысокому человеку с усиками и добрым, с мягкими чертами, лицом и грустными глазами бассета. – Это очень дорогой

мне человек – Маргарит Ноэ. Маргарит – этот добрейший месье не кто иной, как господин Дягилев. Проводник русского искусства в Европу и европейского – в наши пенаты. Без его участия сегодняшний концерт Федора Ивановича не состоялся бы…

– Мадмуазель Маргарит! – Дягилев целует ей руку. – Рад знакомству! Мишель несколько преувеличивает мою влиятельность! Концерт Федора Ивановича в Монте-Карло – его заслуга. Увы, моя антрепренерская деятельность пока не приносит прибыли… И без помощи Михаила мне пришлось бы туго…

– В следующем году, Сергей, – говорит Терещенко, снимая бокалы для всех троих с подноса подскочившего на полусогнутых официанта, – следует привести в Париж балет. Твои «Исторические русские концерты» бесподобны, но слишком серьезны для здешней публики! Рахманинов – это прекрасно! Римский-Корсаков изумителен! Но если ты хочешь аншлага – покажи Франции красивые женские ноги и чувственный танец, и французы не смогут устоять! Давайте-ка выпьем за твой успех!

Он приобнимает Маргарит за талию.

– Смотри, милая, здесь собрался цвет русского искусства. Вот это – любимый художник Дягилева – Леон Бакст. Он пишет потрясающие портреты, но его декорации к спектаклям – это нечто!

Не может быть! – внезапно восклицает Дягилев, заметив в толпе высокую женщину с прической-«бабеттой». В голосе его некоторое напряжение. – И товарищ Герман здесь?

Михаил сначала недоуменно оглядывается, а потом смеется.

– Ты о Гиппиус? Я пригласил ее с супругом. Бываю иногда на ее парижских субботах… Это, Маргарит, мать всех символистов с мужем – знаменитым Дмитрием Мережковским, философом и гуманистом, известным на всю Европу. Удивительного ума женщина! Обожает писать под мужскими псевдонимами, чтобы никто не поставил ей в упрек стальную логику и жесткость стиля! А как пламенна! Просто Робеспьер в юбке!

– А второй мужчина кто? – спрашивает Маргарит.

Терещенко бросает быстрый взгляд на Дягилева, тот замечает смущение Михаила и делает попытку улыбнуться.

– Это Дмитрий Философов, друг семьи.

– Вот как? – удивляется Маргарит.

Дягилев пожимает плечами, он явно растерян и огорчен.

– Вы, мадмуазель Ноэ, совершенно не знаете нравов нашей богемы. Иначе бы не удивлялись. Это я должен удивляться…

– Как это она приняла твое приглашение? – замечает Дягилев, повернувшись к Терещенко. – Те взгляды, что она продвигает в последнее время…

– С ее стороны было бы глупо не прийти, – отвечает Терещенко, – Но я и понятия не имел, что они придут втроем. Ты уж прости меня, Сережа…

Маргарит смотрит на него с непониманием во взгляде.

– Ерунда, – говорит Дягилев и кривит угол рта. – Давай не будем. Во-первых, понятно, что все хотят послушать Шаляпина, не заплатив и франка за билет – это уже прекрасно. Во-вторых, Сережа, здесь сегодня можно увидеть всю русскую Францию и кто пропустит такую возможность: на других посмотреть и себя показать?