1917. Российская империя. Падение
Шрифт:
И Царскую Семью он приучил к тому же. Как покажут свидетели, в заточении они часто пели духовные песни…
В миг всеобщего высшего подъема, почти экзальтации, Распутин вдруг вскакивал и требовал музыку. И начиналась его знаменитая, какая-то отчаянная пляска! «В его пляске было что-то хлыстовское… Плясал он истово, продолжительно, с особыми нервными и исступленными движениями, подскакивая и по временам вскрикивая «ух!», каким кричит человек, когда его опускают в ледяную воду… он танцевал от 15 минут до часа без перерыва… вдохновляясь до какого-то экстаза, исступления… он говорил, что все религиозные люди должны быть хорошими
Но иногда в разгар веселья раздавался звонок, приводивший в священный трепет весь «салон». И торжествующий голос Акилины сообщал Распутину: «Из Царского телефон!»
Прощание с «Нашим Другом» тоже было церемонией.
«Стали расходиться, – писала Джанумова, – отцу целовали руку, а он всех обнимал и целовал в губы… «Сухариков, отец!» – просили дамы. Он раздавал всем черные сухари, которые заворачивали в душистые платочки… прятали в сумки… потом шептались с прислугой, выпрашивая грязное белье отца… и чтоб с его потом». Под суровым взглядом Акилины барыни забирали грязное, потное мужицкое белье… И Муня помогала уходившим надевать ботики.
Из показаний Молчанова: «Прощаться старались с ним наедине, для чего уходили в прихожую. Отмечу такую странность у Вырубовой: как-то, простившись в прихожей с Распутиным, она зачем-то вернулась в комнату, но отказалась при этом на прощанье подать мне руку, заявив… что уже простилась с отцом и более ни с кем прощаться не будет».
Так было принято – уносить с собой тепло священной руки, которая приносила счастье…
Финал первого периода: тайна остается
Итак, следуя по жизни Распутина, мы дошли до 1914 года. Мы старались описывать все подробно, терпеливо приводили показания его друзей и врагов. Но… по-прежнему остаются два вопроса, которые мы задавали себе и в начале пути.
Кто же он был на самом деле? И кем он был для Царской Семьи?
Одно уже ясно: это не ловкий Тартюф, дурачивший простаков святыми поучениями. Тартюф – характер европейский. Здесь же характер – таинственный, азиатский. Персонаж куда посложнее, и тайна куда любопытнее…
Мы неоднократно цитировали распутинские мысли. Были ли его искания, просветления, прозрения? Теперь мы можем ответить: были.
А проститутки, бесконечные «дамочки», «дуры» – поклонницы, посещавшие «особую комнату» и ставшие полубезумными, перемешав религию с похотью? И они были.
Но при этом и Сазонов, и Молчанов, и Филиппов единодушно говорят об этом времени в жизни Распутина, как о «духовной поре».
Сазонов: «Период жизни Распутина, который я могу назвать периодом достижения им известной духовной высоты, с которой он потом скатился».
Молчанов: «В тот период Распутин пил мало и на всем периоде его жизни лежала печать скромности».
Филиппов: «Будучи поэтически мечтательным в первый период 1911–1913 годов…»
Они не знали о его тайной жизни? Но Филиппов-то уж точно знал. Тогда почему они так говорят?
И наконец, Царская Семья. Да, Распутин проповедовал любовь, был бескорыстен, рассказывал «царям» о том, чего они не знали – о труде и быте простого народа, о радостях странника наедине с природой и Богом. Он снимал нервические припадки царицы и вселял уверенность в царя. Он спасал их сына…
Но бесконечные газетные статьи, полицейские
А они – не верят!
Не верят? Или… знают что-то, объясняющее его поведение? Что-то недоступное суетным его обвинителям?
Глава 7
Игры с плотью
Загадка его учения
Чтобы попытаться ответить на все эти вопросы, нам придется вернуться к попытке понять его учение.
Жуковская рассказывает: «О Распутине я услышала в первый раз в Киеве. Я тогда только что кончила гимназию и… благодаря случайному знакомству посещала тайные собрания «Божьих людей», как они себя называли (много позже я узнала, что их же зовут хлыстами…) И вот там, на окраине города, однажды, во время обычного вечернего чая с изюмом, любимого напитка «Божьих людей», Кузьма Иваныч, как звали хозяина, вдруг повел речь о старце Григории Распутине… Прищурив свои яркие глаза (у всех хлыстов глаза совершенно особые: они горят каким-то жидким переливчатым светом, и иногда блеск становится совершенно нестерпимым), он… сказал нехотя: «Он с нашими братьями был, а только мы отреклись от него: в плоть он дух зарыл».
Никто из крупнейших российских знатоков сектантства не сомневался тогда, что Распутин – хлыст. Пругавин, будучи эсером, весьма уважал хлыстов, видя в них носителей «крестьянского православия». Он собирал рассказы людей, бывавших у «старца», и доказывал: Распутин – хлыст, который своими похождениями извращает, компрометирует идею хлыстовства. Уже упоминавшийся богослов Новоселов, протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский, знаменитый религиозный философ Сергей Булгаков, архиепископ Антоний Волынский, епископы Гермоген и Феофан – все они, и левые, и правые, утверждали, что Распутин – хлыст. И, наконец, его друг Филиппов в «Том Деле» заметил: «По какому-то чутью мне показалось, что мой знакомый – сектант… принадлежит к секте хлыстов».
Из современных Распутину серьезных исследователей сект только Бонч-Бруевич в статье, напечатанной в радикальном журнале «Современник», писал, что Распутин «решительно ничего общего не имеет с сектантством». Но в письме в редакцию, разъясняя свою позицию, Бонч прямо говорит о политической подоплеке важности реабилитации Распутина: «Он, который ранее был вместе с правыми, теперь стал иным (после скандала с Гермогеном и Илиодором. – Э.Р.), и правые, видя, что Распутин ускользает… из сферы их тлетворного влияния – стали валить его всеми силами». Но унылая реплика большевика Бонча, исходившего, как и положено членам его партии, из «политической подоплеки», потонула в хоре мнений признанных знатоков. Точка зрения большевика заинтересовала разве что… царицу и Вырубову, которая и попросила Бонча переслать ей его заключение. Царица с Подругой трогательно хранили этот документ за подписью большевика-подпольщика. Его найдут при аресте Вырубовой, и он окажется в архиве Чрезвычайной комиссии.