1918 год на Украине (Воспоминания участников событий и боев на Украине в период конца 1917 – 1918 гг.)

Коллектив авторов

30 декабря утром нам приказали разделиться на украинцев и неукраинцев. Неукраинцев оказалось человек 120. Украинцев больше 400. Пришел сам командир осадного корпуса полковник Коновалец. Перекликал украинцев, вычеркивал неподходящие фамилии. Но вдруг среди дня опять всем приказали соединиться. Прошел нелепый слух: всех вывезут в Германию. Это показалось смешным, невероятным, и никто не поверил.

* * *

Но вот уже комендант объявил официально, что сегодня, 30 декабря, нас, вот таких, как мы есть, – полуголых, вшивых, полуголодных, – вывозят под конвоем в Германию. Верить

или не верить нельзя. Теперь – это факт. Захотелось дать знать близким – но нельзя. Мы оцеплены. Никого не пускают. В комнатах началось беспокойство. Все пишут записки родным, близким. Обступили нескольких сестер – умоляют переправить.

Вечер. Уезжающие в Германию собирают вещи: жестяной ведерный чайник, жестяные кружки, немного сахару и хлеба. Весь багаж. Собрались. Уже разбились на вагоны, по 35 человек, и сидят в ожидании.

Строиться! Встали «по вагонам». Пошли, зашумели сапогами по пустующим залам. В вестибюле двери открыты настежь – врывается морозный ветер. По бокам выстроились немецкие и украинские солдаты. Распоряжается всем бравый лейтенант.

Под конвоем строем вышли на улицу. После 16 дней сидения в душных комнатах морозный воздух необыкновенно приятен, а идти по улице – хоть и под конвоем – кажется блаженством.

В городе военное положение, и на улицах – ни души, кроме вооруженных конных и пеших петлюровцев. Нас подвели к трамваям. В одну линию их стоит многое множество. В темноте лентой светятся огоньки. Кругом с саблями наголо гарцуют конные украинцы. В вагонах – пешие немцы и петлюровцы.

Очевидно, все сели. Какой-то сигнал, и процессия трамваев двинулась, охраняемая гарцующими кавалеристами. Светятся зеленые, красные, желтые огоньки, плывут в темноте ночи… Трамваи катятся быстрей и быстрей. Рядом рысью летят кавалеристы.

Какой-то офицер припал к окну, толкает другого: «Смотри, Коля, смотри, у нас в столовой огонь… Видишь? Видишь?» Он долго смотрит в окно с бегущими столбами, окнами и скачущим рядом кавалеристом.

Едем. На душе грустно… Кто-то под страхом расстрела мобилизовал. За это другой посадил под арест и взорвал. А теперь кто-то оторвал от дома, работы, от близких людей, запирает, как скотов, в вагоны и зачем-то отправляет в чужую страну. И на «этого» изнасиловавшего подымается в душе злоба…

Трамваи стали. Выходи! Вылезли. В темноте чернеют фигуры часовых. Повели строем на вокзал. Вот уходим на платформу. Шпалерами стоят каменные немцы, чередуясь с петлюровцами. Первые молчат – вторые сыплют замечания и ругательства. «А… Вашу мать добровольцы – гетьманцы!», «Що це едына неделима!», «Та куда их везут там – перерубить их тут всех, сволочей»…

Подвели к темным вагонам. Открыли двери. Сажают в темноту по 35 человек и запирают на замок. В темноте разбирают места. Слышно, как водят других. Звякают замки… Легли с братом на нары. Одна мысль: о своих. Они ведь даже не знают, что нас вывезли куда-то. Да и доедем ли еще? Везде власть на местах, а караул наш 10 немцев-добровольцев и офицер. Поезд заскрипел, рванулся, тронулся. Поехали в Германию…

Мы едем ночь и день в наглухо запертых вагонах. 35 человек лежат, плотно прижавшись друг к другу от холода и тесноты.

Знаем, что проехали Фастов. Поезд останавливался, не доезжая станции. А ее пролетел

на полном ходу. Качаются, скрипят вагоны… Голодно, холодно… Мысли о доме перебегают на мысли о будущем. Куда же мы едем? Где остановимся?..

Говорят, в Казатине будет обед. Поздней ночью подъезжаем к Казатину. Шумят встречные поезда. Очевидно, мы около вокзала. Остановились. Слышны какие-то голоса, крики. Через минут 20 от задних вагонов ясно донесся шум многих людей. «Наверное, не пускают дальше», – прошептал кто-то в вагоне.

Шум, крик близится. Но вдруг поезд заскрипел, рванул вагоны, тронулся. Шум стал сначала сильней. Затрещали выстрелы по поезду, но он быстрей и быстрей убегал от Казатина.

Теперь еще проехать границу Украины – Голобы. А дальше зона немецкой оккупации.

И опять едем ночь и день в запертых вагонах. Раз в 24 часа, а иногда и в 36 – заскрипит дверь вагона и какой-то темный человек с фонарем в руке поставит ведро супа. Все бросаются, с жадностью хлебают скверную похлебку. И снова ложатся. А дверь, скрипя, запирается…

Ночью 2 января 1919 года. Подъезжаем к границе Украины – Голобам. Поезд, заскрипев, стал. В наших вагонах – мертвая тишина, как будто везут багаж. На станции слышны голоса. И скоро, опять как в Казатине, голоса сильней, сильней, переходят в крик. Слышно ясно, говорят по-украински, спрашивают, что это за поезд. «С больными, ранеными», – отвечает им кто-то. Но они не успокаиваются. Вот шаги нескольких людей приближаются к нашему вагону. В вагоне – жутко тихо. Вот взялись за скобу двери. Тишина стала еще напряженней. Не слышно дыханий. Отворяют. С фонарем в руках 2 вооруженных человека. «Що цэ за люди?» – грубо, но и нерешительно спрашивает один из них. Молчание. «Що цэ за люди?» – повторяет вооруженный. Молчание… «Больные», – говорит кто-то. «Яки это больны?» – «Спросите у коменданта поезда», – отвечает кто-то из темноты… Все напряженно смотрят на вооруженных людей, в свете фонаря кажущихся зловещими.

Но вдруг после слов о коменданте они повернули и пошли к задним вагонам. Кто-то из нас запирает дверь. И опять в вагоне – тишина ожидания.

Если узнают – не пропустят, схватят. На платформе зашумели голоса. Но поезд засвистел, рванул и пошел. Переехали границу Украины.

На следующей станции пересадка. Вышли на платформу. Ведут немцы. Ночь холодная, падает с неба мокрый, мерзнущий снег. Ветер. Тускло светят фонари станции.

Привели к толстому немецкому майору. Он сказал что-то непонятное, разделил и отправил по вагонам, но теперь уже совсем скотским, без соломы, с остатками только что выведенных животных. Заперли по 35 человек. Все стоят – сесть нельзя. Холодно – стынут ноги. Хочется есть. Но мы под замком.

Тронулись.

Наутро двери вагонов открыли. Поезд идет – все сидят, смотрят на угрюмый, разоренный войной и оккупацией край. На каждой станции – немецкие товарные поезда. Русские рабочие под присмотром немецких солдат грузят на них то уголь, то муку, лес, сено, солому. Поезда уходят в Германию.

Едем через Белосток, Брест-Литовск, Оссовец – везде одна и та же картина. Разбитые снарядами дома, понурые, измученные люди, худой скот, почти нечего купить. А немецкие поезда грузят необходимые населению предметы и увозят в Германию.