1918 год на Украине (Воспоминания участников событий и боев на Украине в период конца 1917 – 1918 гг.)
Шрифт:
Известный ответ на поставленный вопрос дало и главное командование, учредившее «в воздаяние мужества и доблести офицеров и солдат Екатеринославского отряда, проделавших тяжелый зимний поход» знак на национальной ленте.
Черный крест с цветами национального флага – память об этом трудном, но славном месяце.
155
Сакович Георгий Георгиевич. Офицер артиллерии. В Добровольческой армии; участник Екатеринославского похода. Во ВСЮР и Русской армии; осенью 1920 г. в штабе 1-го
156
Впервые опубликовано: Перекличка. № 102. Май 1960 г.
Когда летом 1918 года русские офицеры стали возвращаться из плена домой – в новообразованную немцами Украину, то она показалась им раем. Белый хлеб! Сахар! Колбаса! В каком угодно количестве и совсем недорого.
От Киева до Екатеринослава наша компания доехала на пароходе, так как поезда ходили еще нерегулярно. В Екатеринославе мы попали в австрийскую зону оккупации. Поражала исключительная корректность австрийского воинства. Ни малейшей «победительской» надменности в поведении солдат и офицеров на улицах. Когда мне пришлось зарегистрироваться в австрийской комендатуре, то принимавший меня военный писарь получил нагоняй от своего начальника за то, что осмелился в моем присутствии сесть, не спрося моего разрешения.
– Русский офицер, пускай он всего лишь демобилизованный воин неприятельской армии, все равно офицер, и нижний чин должен относиться к нему с уважением, – яростно, топорща усы, орал австрийский хауптман.
Во всех учреждениях города власть действовала и управляла именем пана гетмана Скоропадского. В канцеляриях, впрочем, сидели царского времени чиновники, большей частью – местные уроженцы. Среди них попадалось немало и таких, которые в мирное время любили щеголять своим украинофильством. В связи с начавшейся, по приказанию из Киева, украинизацией государственного аппарата стали производиться опыты с составлением бумаг на «ридной мови». Это было, конечно, одновременно – комедия и трагедия. Сидит, бывало, над столом какой-нибудь «пан, добродий» Самойлович или Ковошенко, и крупные капли пота стекают по его носу на лежащую перед ним бумагу.
– А штоб вас усих собаки зъилы с вашей украинизацией, – ворчал незадачливый «пан добродий». – Мени тут нужно делом заниматься, а не пустяками. По-руськи бумага давно была бы готова, а на этой чертовой мови ничего не выходит.
Впрочем, лично я от украинизации нисколько не пострадал. Окончив в свое время классическую гимназию в г. Ломже и зная поэтому сносно польский язык, я быстро нашел выход из положения: брал польские слова, пристраивал к ним украинские окончания и склеивал все это вместе в избитые, принятые в русском делопроизводстве выражения. Все чинодралы, и в особенности наиболее «щирые», приходили ко мне за помощью. Сам пан директор пришел в восторг от моей лингвистической изобретательности и, хохоча иной раз до слез, подписывал составленные мною «стосунки» и «видношения».
– Непонятно. Ей-богу, ни черта понять невозможно. Нет сомнения, что написано по-украински.
Новая республика стала организовывать свою вооруженную силу, и в Екатеринославе началось формирование 8-го украинского корпуса. Правда, создавались лишь одни офицерские кадры, так как немцы пока что не доверяли своему марионеточному союзнику. Но все-таки по вечерам по Екатериновскому проспекту стали фланировать какие-то военные, одетые в форму, несколько отличавшуюся от старой русской.
Екатеринослав был крупным центром, и в мирное время в нем размещался порядочный гарнизон: два пехотных полка, артиллерийская бригада, мортирный дивизион, штаб дивизии. Так что летом 1918 года город оказался переполненным оставшимся не у дел офицерством. Часть устроилась на службу в начавший свое формирование 8-й украинский корпус; многие спешили поступить в Горный институт и новооткрытый Екатеринославский университет; некоторые пристроились на службу по гражданскому ведомству, а большинство – просто слонялось без дела, проедая свои военные сбережения или проживая у своих родных. В уличной толпе иной раз попадались молодые люди, одетые в старую русскую форму с погонами, и с трехцветными угольниками на рукавах. Это были вернувшиеся с Дона и Кубани офицеры Добровольческой армии. Вести, приносимые ими оттуда, были крайне неутешительного свойства. Демобилизованные офицеры сознавали, что, пока на западноевропейском фронте война продолжается, русский вопрос еще не решен; ждали победы союзников и почему-то были уверены, что англичане и французы первым долгом примутся за восстановление русской вооруженной силы.
А в общем, пока летнее солнце светило над Екатеринославом,
Но вскоре этой идиллии наступил конец. В сентябре, несмотря на строгую австрийскую цензуру, в газетах глухо промелькнуло известие о каких-то успехах англичан в Сирии. Затем произошел прорыв на Салоникском фронте и капитуляция Болгарии. Офицеры оккупационных войск перестали показываться на улицах или ходили с явно опущенными вниз носами, а через город потянулись спешно перебрасываемые на запад германские и австрийские части. Во второй половине октября пришло наконец-давно ожидавшееся известие о поражении немецких войск во Франции и о предстоящей капитуляции Германии.
Переворачивалась какая-то страница мировой истории. Так как украинское движение держалось главным образом с помощью австро-германцев, то теперь, после оглушительного краха центральных империй, менялась и вся политическая конъюнктура на юге России. Все ждали появления в Черном море сильной англо-французской эскадры с многочисленным союзным десантом; все были убеждены, что в самом кратчайшем времени начнется формирование новой русской вооруженной силы, которая, с помощью наших союзников, примется за восстановление Российского государства. Шансы Добровольческой армии стремительно поднялись вверх. В связи с этим пан гетман Скоропадский круто переменил ориентацию и взял курс на сближение с командованием Вооруженных сил Юга России, то есть с генералом Деникиным. Заговорили о федеративном соединении Украины с Россией, а в учреждениях снова воскрес русский язык. Вслед за этим было решено призвать на действительную службу всех бывших русских офицеров, а также начать в городе формирование дружины добровольцев. Благодаря вышеуказанным мерам 8-й украинский корпус составил вооруженную силу около 2 тысяч человек. Командовал корпусом генерал Васильченко, действовавший по уполномочию гетмана Скоропадского. Но настроение мобилизованного офицерства было определенно патриотически русское, исключавшее всякий сепаратизм.
Так как две самые большие екатеринославские казармы – Симферопольского и Феодосийского полков – расположены на «горе», неподалеку от зданий Горного института, то эта часть города превратилась в своего рода вооруженный лагерь, на который в конечном счете опирались все действовавшие от имени гетмана местные власти.
Но тут всполошились притихшие было под австро-германской оккупацией крайне левые украинские националисты – петлюровцы. В городе, правда, у них корней не было, но зато вся сельская полуинтеллигенция оказалась на их стороне. Пользуясь этим, петлюровцы сформировали в окрестных волостях несколько вооруженных отрядов, незаметно вошли в Екатеринослав и разгромили в нижней части города все участки полиции (державной варты). Вследствие непростительной оплошности нашего командования полиция не получила поддержки со стороны 8-го украинского корпуса, была частью перебита петлюровцами, частью разбежалась. После этого город разделился на две части: на «горе» перевес имели офицерские отряды, а в нижней части города, где расположена железнодорожная станция и к которой примыкает мост через Днепр, очутился в руках петлюровцев.
Заметив шаткость нашего положения, петлюровский глава пан Горобец (при старом режиме щеголявший «кацапской» фамилией – Воробьев) обратился к командиру 8-го украинского корпуса генералу Васильченко с ультимативным требованием – сложить оружие. Получив отказ, воинственный Воробьев-Горобец приказал своим «армиям» атаковать занимавшую выдвинутое положение добровольческую дружину. Подоспевшими из верхней части города офицерскими отрядами петлюровцы были отброшены, так что мы получили возможность выбить их из Екатеринослава. Но тут вмешался австро-германский гарнизон, выкатил артиллерию и, под предлогом недопустимости уличных боев среди мирного населения, обратился к генералу Васильченко с требованием приостановить военные действия.
Таким образом, хотя петлюровцы потерпели неудачу и понесли потери (у нас потерь не было), положение офицерского отряда, именовавшегося 8-м украинским корпусом, было неважное. Мы были отрезаны от всего мира и окружены крестьянской стихией, где свободно действовали петлюровские агитаторы. Нужно было принимать какое-то решение.
Так как традици 1917 года еще не были изжиты, генерал Васильченко приказал созвать весь наличный состав корпуса на митинг, с целью обсудить положение. Полковник Коновалов (впоследствии – генерал-квартирмейстер Добровольческой армии) и некоторые другие офицеры стали горячо ратовать за выход из Екатеринослава с оружием в руках и за соединение с Добровольческой армией. Несмотря на яростную оппозицию украинофильствующего меньшинства (автор этих строк едва не был пробит штыком одного из оппозиционеров), громадное большинство высказалось за принятие плана полковника Коновалова.