1919 (др. изд.)
Шрифт:
Поздно ночью Стив и Дик очутились одни в маленьком ресторанчике; перед ними стояла яичница с ветчиной и кофе. Они были пьяны, их клонило ко сну, и они сонно переругивались. Когда они расплатились, подавальщица, пожилая женщина, сказала им, чтобы они положили чаевые на край стола, и они чуть не свалились со стульев, когда она спокойно подняла юбки и поймала монеты между ногами.
– Вот это трюк так трюк, черт ее подери... Форменный автомат, - все твердил Стив, и эта история показалась им дико смешной, такой смешной, что они зашли в утренний трактир и попытались рассказать буфетчику, что они видели, но тот не понял ни слова и написал им на клочке бумаги адрес одного заведения, где они могли хорошо провести время, une maison propre, convenable et de haute moralite [почтенный,
Потом они, задыхаясь от смеха, качаясь и спотыкаясь, ползли вверх по бесконечной лестнице. Дул адски холодный ветер. Они стояли перед каким-то потешным на вид собором и смотрели вниз на гавань, пароходы, огромные пространства платиновой воды, замкнутой пепельными горами. "Ей-богу, это Средиземное море".
Они протрезвели от холодного, пронизывающего ветра и металлического блеска зари и вернулись в отель как раз вовремя - они успели разбудить товарищей, спавших пьяным сном, и первые явились к перекличке на автомобильную стоянку. Дику до того хотелось спать, что он забыл, как надо орудовать ногами, и налетел на шедшую впереди машину и разбил на слоем "форде" фары. Жирный лейтенант выругал его пронзительным голосом и отнял у него "форд" и посадил его в "фиат" к Шелдрейку, так что ему весь день нечего было делать; он только изредка просыпался и взглядывал то на Корниш, то на Средиземное море, то на красные крыши городов и бесконечную вереницу пароходов, ползших на восток вдоль берега из боязни подводных лодок, в сопровождении какого-нибудь случайного французского эсминца, у которого все трубы были не там, где надо.
На итальянской границе их приветствовали толпы школьников с пальмовыми листьями и корзинами, полными апельсинов, и кинооператор. Шелдрейк все гладил бороду, и раскланивался, и отдавал честь на крики "Evviva gli americani!" [Да здравствуют американцы! (итал.)], покуда ему не угодили апельсином в переносицу так, что у него чуть не пошла кровь из носу. Другому шоферу чуть не выбили глаз пальмовой веткой, брошенной каким-то восторженным жителем Вентимильи. Прием был пышный. Вечером в Сан-Ремо итальянцы бегали за ребятами по улицам, жали им руки и поздравляли с иль президенте Вильсоном; кто-то украл все запасные шины с грузовика и чемодан представителя отдела пропаганды Красного Креста, оставленный им в штабной машине. В кабаках их невероятно чествовали и надували при размене денег. Evviva gli aleati! [Да здравствуют союзники! (итал.)]
Весь отряд на чем свет стоит ругал Италию, и резиновые спагетти, и уксусное вино, кроме Дика и Стива, которые вдруг стали любителями итальяшек и купили себе грамматику на предмет изучения языка. Дик уже навострился довольно ловко имитировать итальянскую речь - в особенности перед служащими Красного Креста, - прибавляя ко всем известным ему французским словам букву "о". На все прочее ему было наплевать. Было солнечно, вермут оказался чудным пойлом, города, и игрушечные церкви на пригорках, и виноградники, и кипарисы, и синее море казались декорациями к какой-то старомодной опере. Здания имели театральный и курьезно-величественный вид; на каждой голой стене сволочи итальяшки намалевали окна, и колоннады, и балконы с жирными тициановскими красотками, свисающими через перила, и облака, и полчища толстозадых херувимов с ямочками.
Вечером колонна расположилась на главной площади какого-то забытого богом пригорода Генуи. Дик, Стив и Шелдрейк пошли в кабак выпить; там они очутились в обществе корреспондента "Сатердей ивнинг пост", который вскоре набрался и заговорил о том, как он завидует их прекрасной внешности и полнокровной юности и идеализму. Стив придирался к каждому его слову и гневно утверждал, что молодость - это самая поганая пора жизни, и что он, черт бы его побрал, должен быть рад и счастлив, что ему сорок лет и он пишет о войне, а сам не воюет. Эллис добродушно заметил,
– Конечно, мы не станем воевать, мы, черт побери, embusques [окопавшиеся (франц.)].
Дик и Стив удрали из кабака и помчались, как лани, чтобы Шелдрейк не успел догнать их. За углом они увидели трамвай с надписью "Генуя", и Стив вскочил в него, ни слова не говоря. Дику ничего не оставалось, как последовать за ним.
Трамвай обогнул квартал и выехал на набережную.
– Клянусь Иудой, Дик, - сказал Стив, - этот проклятый город горит.
За черными остовами лодок, вытащенных на берег, стоял столб розового пламени, похожий на гигантскую керосиновую лампу; широкое зарево лежало на воде.
– Слушай, Стив, уж не заняли ли Геную австрийцы?
Трамвай грохоча летел дальше; кондуктор, взимавший с них плату за проезд, казался совершенно спокойным.
– Inglesi? [Англичане? (итал.)] - спросил он.
– Americani [американцы (итал.)], - сказал Стив.
Тот улыбнулся и похлопал их по плечу и сказал что-то про президента Вильсона, чего они не поняли.
Они сошли с трамвая на большой площади, окруженной огромными аркадами, в которых завывал резкий, сладковато-горький ветер. Франтоватые господа в пальто разгуливали по чистеньким мозаичным тротуарам. Город был весь мраморный. Все фасады, обращенные к морю, розовели от зарева.
– Тенора, баритоны и сопрано уже на сцене, сейчас начнется спектакль, сказал Дик.
Стив пробурчал:
– А хор, по-видимому, будет представлен австрийцами.
Они продрогли и зашли выпить грогу в сияющее никелем и зеркальными стеклами кафе. Официант сообщил им на ломаном английском языке, что горит американское нефтеналивное судно, наскочившее на мину, горит вот уже третий день. Длиннолицый английский офицер, стоявший у стойки, подсел к ним и рассказал, что он приехал в Геную с секретной миссией; отступление было позорнейшее; оно до сих пор еще не приостановилось; в Милане поговаривают о том, что придется отходить за По; сволочи австрийцы не заняли всю сволочную Ломбардию единственно потому, что стремительное наступление дезорганизовало их и их армия находится почти в таком же поганом состоянии, как и сволочи итальянцы. Сукины дети итальянские офицеры все еще болтают об укрепленном четырехугольнике, и если бы за итальянской линией не стояли французские и английские войска, то они бы уже давным-давно продались немцам. Да и во французских войсках настроение довольно кислое. Дик рассказал ему, как у них крадут инструменты, стоит им на секунду отвернуться. Англичанин сказал, что воруют тут прямо неслыханно; он как раз разыскивает следы целого вагона солдатских сапог, исчезнувшего где-то между Вентимильей и Сен-Рафаэлем; в этом заключается его секретная миссия.
– Целый груженый вагон испарился в одну ночь... Неслыханно... Поглядите-ка на этих типов - вот за тем столиком; каждый из них австрийский шпион, каждый в отдельности... Но сколько бы я ни лез на стены, арестовать их нельзя... Какая-то дерьмовая мелодрама, прямо как в Друри-Лейне. Хорошо еще, что вы, американцы, подоспели. Если бы не вы, немецкий флаг уже сегодня развевался бы над Генуей.
Он вдруг поглядел на часы-браслет, посоветовал им купить в буфете бутылку виски, если им хочется еще выпить, потому что сейчас кафе закроют, сказал "будьте здоровы" и исчез.
Они опять очутились в пустынном мраморном городе и поплелись по темным переулкам и каменным ступенькам улиц; зарево пожара на нависающих над их головой стенах домов становилось все ярче и багровей по мере того, как они приближались к морю. Несколько раз они сбивались с пути; наконец они добрались до набережной и увидели мачты столпившихся в гавани фелук, и за ними багровые гребни колеблющихся волн, мол и за молом - пламенную глыбу нефтеналивного судна. Возбужденные и пьяные, бродили они по городу...