1919 (др. изд.)
Шрифт:
Эвелин прошла за ними в гостиную. Проходя мимо полуоткрытой двери спальни, она заглянула внутрь и увидела Джи Даблью. Он сидел выпрямившись в постели, на нем была пижама в ярко-голубую полоску. Его голубые глаза смотрели прямо сквозь нее. Что-то заставило Эвелин прикрыть дверь. Элинор заметила это.
– Спасибо, дружок, - сказала она прохладно, - у меня там ужасный беспорядок.
– Ну едемте же, Элинор... Неужели вы забыли добрые старые времена, точно жестокосердная Ханна? 86– захныкал Фредди.
86.
– Дайте мне сообразить, - сказала Элинор, постукивая себя по подбородку белым указательным пальцем в заостренным ногтем.
– Сейчас я вам скажу, что мы сделаем, друзья мои. Раз вы уже готовы, поезжайте добрым старым поездом, а я, как только оденусь, побегу в "Крийон" и спрошу Джи Даблью, не отвезет ли он меня туда в авто. А потом мы все вместе вернемся. Идет?
– Чудесно, Элинор, ты прямо душка, - сказала Эвелин певучим голосом. Замечательно... Я была уверена, что ты поедешь... Ну ладно, нам пора. Если разминемся, мы с Фредди будем ровно в двенадцать у собора. Сговорились?
Эвелин спустилась вниз как в тумане. Всю дорогу до Шартра Фредди горько упрекал ее за то, что она такая рассеянная и совсем разлюбила старых друзей.
Когда они приехали в Шартр, пошел сильный дождь. Они провели в Шартре унылый день. Витражи, снятые безопасности ради на время войны, еще не были вставлены. Под проливным дождем огромные святые двенадцатого века выглядели мокрыми и скользкими. Фредди сказал, что ради одной черной мадонны в нише, окруженной свечами, стоило претерпеть все путевые неудобства, но Эвелин была иного мнения. Элинор и Джи Даблью не приехали.
– Куда им в такой дождь!
– сказал Фредди.
Почти с облегчением Эвелин заметила, что она простудилась и что, как только она вернется домой, ей придется лечь в постель. Фредди довез ее до дому в такси, но она не позволила ему подняться наверх, так как боялась, что он там встретится с Доном.
Дон был дома и принял в ней большое участие - уложил ее в постель, и напоил горячим лимонадом с коньяком, Карманы его были набиты деньгами, так как он только что продал несколько статей и отправлялся в Вену корреспондентом лондонского "Дейли геральд". Он собирался уехать сразу же после первого мая... "Если только тут ничего не произойдет", - сказал он многозначительно. Вечером он перебрался в гостиницу, поблагодарив ее за то, что она оказала ему товарищескую услугу и приютила, несмотря на то что больше его не любила. Когда он ушел, квартира показалась ей тусклой. Она уже готова была пожалеть, что не удержала его. Она лежала в постели, слабая и жалкая, и наконец заснула, чувствуя себя больной, испуганной и одинокой.
Утром первого мая, когда она еще лежала в кровати, к ней зашел Пол Джонсон. Он был в штатском и выглядел молодым, стройным, изящным, светловолосым, красивым. Он сказал, что Дон Стивенс до смерти напугал его, сегодня бог знает что может произойти, всеобщая забастовка и тому подобное, он хочет побыть подле нее, если она по возражает.
– Я решил, что, пожалуй, лучше будет не надевать формы, и занял у одного парня штатский костюм, - сказал он.
– Я, вероятно, тоже забастую, - сказала Эвелин.
– Мне до того опротивел Красный Крест, что прямо кричать хочется.
– Это было бы изумительно,
– Знаете, вам очень идет этот костюм. Пол... Я в первый раз вижу вас в штатском.
Пол покраснел и смущенно сунул руки в карманы.
– Господи, до чего я буду счастлив, когда я окончательно надену штатское, - сказал он серьезно.
– Пускай даже мне опять придется работать... Эта дурацкая Сорбонна мне ничего не дает... Должно быть, потому, что все стали ужасно нервными... И мне отошнело слушать, какие боши негодяи, можно подумать, что французские профессора ни о чем другом не способны говорить.
– Ну хорошо, выйдите и почитайте книжку, а я тем временем оденусь... Вы не заметили, у старухи напротив есть кофе?
– Есть, - крикнул Пол из гостиной, он вышел, как только Эвелин высунула ноги из-под одеяла.
– Пойти принести вам?
– Будьте таким милым... У меня есть бриоши и масло... Возьмите в кухне эмалированный молочник.
Прежде чем начать одеваться, Эвелин поглядела на себя в зеркало. У нее были тени под глазами и уже намечались гусиные лапки. Холодней, чем сырая парижская комната, пришла мысль о том, что она стареет. Эта мысль была так чудовищно реальна, что она неожиданно расплакалась. Залитое слезами лицо старой ведьмы горестно глядело на нее из зеркала. Она крепко прижала ладони к глазам.
– Ах, я веду такой идиотский образ жизни, - сказала она вслух.
Пол вернулся. Она слышала, как он робко хозяйничает в гостиной.
– Я забыл вам рассказать... Дон говорит, что Анатоль Франс намерен принять участие в демонстрации mutilays de la guerre [инвалидов войны (искаж. франц.)]. Я дам вам cafay о lay [кофе с молоком (искаж. франц.)], как только вы будете готовы.
– Сию минуту, - крикнула она, нагнувшись над тазом и споласкивая лицо холодной водой.
– Сколько вам лет, Пол?
– спросила она, выходя из спальни, одетая, улыбающаяся, чувствуя, что она отлично выглядит.
– Свободный, белый, двадцати одного года от роду... Давайте-ка пить кофе, покуда он не остыл.
– Вы на вид еще моложе.
– Я достаточно стар, чтобы все понимать, - сказал Пол, заливаясь румянцем.
– Я на пять лет старше вас, - сказала Эвелин.
– Боже, как не хочется стареть.
– Пять лет не играют никакой роли, - пролепетал Пол. Он так нервничал, что пролил кофе себе на брюки.
– Фу ты черт, как это глупо, - проворчал он.
– Я вам это выведу в одну секунду, - сказала Эвелин и побежала за полотенцем.
Она усадила его на стул, и стала перед ним на колени, и принялась тереть полотенцем его ляжку. Пол сидел неподвижно, красный, как свекла, плотно сжав губы. Он вскочил на ноги прежде, чем она кончила свое дело.
– Ну довольно, пойдем посмотрим, что творится на улице. Эх, если бы я знал, что к чему!..
– Вы бы хоть спасибо сказали, - произнесла Эвелин, глянув на него снизу вверх.
– Спасибо, простите, это очень мило с вашей стороны, Эвелин.
Улицы имели праздничный вид. Два-три магазина в переулках были открыты, но железные шторы на них были до половины опущены. Был серый день, они пошли вверх по бульвару Сен-Жермен, встречая по пути множество праздного народу в воскресных костюмах. Только когда мимо них проскакал эскадрон республиканской гвардии в блестящих касках с трехцветными перьями, они почувствовали, как напряжена атмосфера.