1919

Молодецкая пехотаЗа ушами, грязь и сор

но попутно возникает другой весьма важный вопрос. Нью-Йоркская фондовая биржа является ныне единственным в мире свободным рынком ценностей. Если она удержит это положение, то несомненно станет едва ли не величайшим в мире торговым центром

Ну кому придет охотаЗатевать

с пехотой спорНикакая артиллерияНикакая к черту конницаЗа пехотой не угонитсяНи тем более сапер

что скажут, вернувшись на родину, наши ветераны войны о тех американцах, которые бессвязно лепечут о каком-то новом строе и в то же время барахтаются в мелководье? Слушая эту слабоумную болтовню, те, кто пережил великую трагедию, вспомнят необъятную новую Ничью землю – Европу, дымящуюся убийством, насилием и грабежами, объятую пожарами революции

Мощный дуб, стройный ясень, плакучие ивыИ Америки нашей цветущие нивы

подобное положение неминуемо должно вызвать приток из-за границы колоссальных денежных сумм, чтобы поддержать равновесие на внутреннем рынке

Когда я думаю о флаге, реющем над нашими судами, об этом единственном в их облике красочном пятне, который так и трепещет, словно наделенный живым духом, мне начинает казаться, что передо мной разворачиваются пергаментные свитки, на которых начертаны право на свободу и справедливость, и багровеют полосы крови, пролитой во имя этих прав, а в углу – символ той ясной лазури, которой могут достичь все народы, вставшие на их защиту.

Вздернем на мачту наш славный звездный стягИ марш-марш к черту в зубы так нас растак

Джо Уильямс надел купленный у старьевщика штатский костюм и бросил матросскую форму, завернув в нее булыжник, с пристани в мутную воду гавани. Был полдень. Кругом никого. Ему стало не по себе, когда он вспомнил, что не захватил с собой сигарной коробки. Вернувшись в будку, он нашел коробку там, где ее оставил. В этой коробке были когда-то сигары «Флор-де-Майо», которые он как-то купил спьяна в Гуантанамо. Теперь в ней лежали под золотой кружевной бумагой: карточка Джейни в день окончания школы, моментальный снимок Алека на мотоцикле; фотография с подписями тренера и всех игроков школьной бейсбольной команды, в которой Джо был капитаном, – все в бейсбольных костюмах; старый розовый, почти совсем выцветший моментальный снимок папиного буксира «Мэри Б.Салливен», который ведет хорошо оснащенное судно, сделанный с Виргинского мыса; карточка одной раздетой девицы по имени Антуанет, с которой он путался в Вильфранше; несколько лезвий для безопасной бритвы; почтовая открытка, изображавшая его самого и еще двух парней – все трое в белых матросских костюмах на фоне мавританской арки в Малаге; пачка иностранных марок, пакетик «Веселых вдов» и десяток розовых и красных раковин, собранных им да побережье Сантьяго. Сунув коробку под мышку, чувствуя себя неловко в мешковатом штатском костюме, он медленно пошел к маяку и проводил взглядом эскадру, идущую кильватерной колонной вниз по реке Ла-Плате. День был пасмурный; узкие крейсера скоро растаяли в пелене тянувшегося за ними дыма.

Джо перестал глядеть на них и начал следить за закопченным грузовым пароходом, входившим в гавань.

Пароход сильно кренило на левый борт; виден был его корпус под ватерлинией, зеленый и облепленный склизкими водорослями. На корме был сине-белый греческий флаг и приспущенный грязно-желтый карантинный флаг на фок-мачте.

Человек, подошедший к Джо сзади, сказал ему что-то по-испански. Это был улыбающийся краснолицый мужчина в синем костюме, он курил сигару, но Джо почему-то испугался.

– Не понимаю, – сказал Джо и пошел мимо пакгаузов на улицы за гаванью.

Он с трудом разыскал Марию: все дома были очень похожи друг на друга. Он нашел бар по звуку механической скрипки, доносившемуся из окна. Войдя в душный, пахнувший анисом бар, он долго стоял у стойки, держа в руке липкий пивной стакан и глядя на улицу, тянувшуюся яркими полосами за бисерной занавеской, прикрывавшей вход. Он ежеминутно ждал появления военного моряка в белой форме с желтой кобурой.

За стойкой смуглый юноша с крючковатым носом глядел, прислонясь к стене, в пространство. Джо собрался с духом и кивком подозвал его. Юноша подошел и доверительно перегнулся через стойку, упираясь в нее одной рукой и вытирая клеенку тряпкой, которая была у него в другой руке. Мухи, лепившиеся к кольцам, оставленным на клеенке пивными стаканами, улетели и присоединились к жужжавшему на потолке рою.

– Послушай-ка, скажи Марии, что мне ее нужно повидать, – сказал Джо, кривя губы.

Юноша за стойкой поднял два пальца.

– Два песо, – сказал он.

– Да нет, не то, мне с ней только поговорить.

Мария кивнула ему с порога за стойкой. У нее были большие, широко расставленные глаза с синеватыми мешками и желтовато-бледное лицо. Сквозь помятое розовое платье, обтягивавшее ее большие груди, Джо мог разглядеть кольца сморщенной кожи вокруг сосков. Они сели за стол в задней комнате.

– Дай два пива! – крикнул Джо в дверь.

– Что тебе надо, hijo de mi alma? [2] – спросила Мария.

– Ты знаешь Дока Сиднера?

– Конечно, я знаю всех янки. Ты почему это не на большом корабле?

– Не пойду больше на большой корабль… Подрался с одним сукиным сыном, поняла?

– Che! [3]

Груди Марии заколыхались, как желе, когда она рассмеялась. Она взяла Джо жирной рукой за шею и притянула его лицо к своему.

– Бедный мальчик… Глаз подбили?

– Ну да, он мне подбил глаз. – Джо высвободился. – Младший офицер. Я его отделал, понимаешь? Теперь мне военного флота не видать… Да и хватит с меня. Слушай-ка, Док говорил мне, что ты знаешь одного типа, который может изготовить матросское свидетельство… первого класса, понимаешь? Я хочу служить в торговом флоте, Мария.

Джо допил пиво.

Она все качала головой и приговаривала:

– Che! Pobrecito… [4] Che! – Потом спросила печально: – Сколько у тебя долларов?

– Двадцать, – сказал Джо.

– Он возьмет пятьдесят.

– Тогда мне крышка.

Мария подошла к нему сзади и обняла жирной рукой за шею, нагнувшись над ним с тихим булькающим смехом.

– Малость обожди, подумаем… Sabes? [5]

Большие груди прижались к его шее и плечу, и он поежился: ему было неприятно, когда она прижималась к нему утром, пока он был еще трезв. Но он не шевелился, покуда она внезапно не закричала пронзительно, как попугай:

– Пакито… Ven ас'a! [6]