1923
Шрифт:
— Кто ж не писал их в юности? Даже, говорят, Ульянов-Ленин пробовал, жаль, что не получилось, был бы сейчас у нас еще один плохой поэт. А вместо этого получили плохого, но весьма решительного государственного деятеля. Кстати, как там Берлин?
— Сейчас пойду звонить в посольство.
Минут через тридцать он пришёл. За это время Коля успел вздремнуть в мягком кресле. Приходили люди, приносили чаю, но он решил не торопиться. Фриц вошёл в комнату быстрым шагом, лицо его было перекошено. Непонятно, от чего он морщится — подумал
— Перестрелка там. Приходили четыре человека. Одного убили, двое застрелились. Один ранен, его приводят в чувство. Но говорят, не выживет. Аршинов поехал на самолёт. Все убитые немцы.
Николай только крякнул. Но в принципе он ждал чего-то подобного. Теперь придётся отрабатывать вариант с мистерией. Будем пробовать.
— Ну, может быть он заговорит? В любом случае, мы сильно испортили им праздник. Впрочем, бог с ними. Нам надо готовиться к нашему представлению. Жертва, как говориться, готова.
Фриц ошарашено посмотрел на него.
— Нет, мы не будем никого убивать. У нас будет более легкий вариант обряда. Мы обратимся к богам, используя силу юности. Невинная девочка войдёт в транс после ряда процедур и коснётся сознания богов. Они и ответят. Что-то вроде спиритического сеанса.
— И кого будем спрашивать?
— А кто ответит, того и спросим. Формулируйте вопросы.
— Объясните, ради бога. У Вас и так все удивительно, удивительный человек, а тут ещё и эти перелёты. Ни понятно.
— Ну там у них что-то вроде Пантеона. Как в древней Греции. Один бог отвечает за войну, богиня за любовь, кто-то за ремёсла, кто-то за здоровье. До кого достучимся, тот и будет говорить. Точнее у медиума пойдут образы. В Тибете целая наука их интерпретирует. У нас, как Вы понимаете, такого нет. Будем обходиться подсобными средствами.
— Значит о чём будет разговор — неизвестно?
— Совершенно. Почти до самого конца мы ничего не поймём. Даст Бог, поймём позже.
— Ясно. Фриц налил рюмку и снова вопросительно глянул на Колю. Но тот был не готов. И когда можно будет приступить?
— Да когда скажете. Хоть завтра.
— Завтра, Фриц потёр лоб, потом вышел из комнаты. Нет, завтра будет трудно. Давай в пятницу, через неделю. У нас как раз будет вечер по поводу дня рождения одной прелестной особы. Она переводчица у военных. Что-нибудь специальное нужно будет готовить?
— Я лучше завтра с утра подошлю Линя и Вы обо всем договоритесь. Если будет вечер то, наверное, понадобится зал в восточном стиле и прочая мишура. У него есть ширмы, маски, статуи.
— Обеспечим и поддержим. Но нельзя ли это сделать в узком кругу?
— Я рекомендую начать с большого представления. Тем более, что нужна определённая аура. А её могут дать люди.
— Да, кстати, Николай. Я давно хочу спросить. А что это за китайцы? Я обратил внимание, они и в Берлине есть. А ведь
Коля задумался. Действительно, а что это за китайцы. Он и сам не знал, честно говоря. Всё в этом дурацком 23 году он счастливо воспринимал как данность. Вот теперь надо отвечать.
— Ты знаешь, Фриц. Это как послы, только без верительных грамот. Китайцы очень организованные люди, и даже за границей, в непривычной обстановке они всё равно выстраивают свои, чисто китайские порядки. Так вот такие люди и следят, чтобы эти порядки не сильно нарушались.
— Понятно. То-то я гляжу, у них дисциплина и порядок. А как они соотносятся с правительством?
— Каким? Китай расколот на несколько районов, в каждом сидит свой генерал. Линь скорее замкнут на какие-то купеческие структуры, или, даже скорее, религиозные. Там они сильные, гораздо мощнее и весомее политических. Всё-таки за ними две тысячи лет опыта. Да и всё это время они гонят на Запад чай и шёлк, а взамен берут серебро и золото. Так что много накопилось.
— Ой, да бог с ними. Голова трещит, а ещё куча дел. Надо в себя приходить.
— Слушай, Фриц, поехали к китайцам. Они живо поднимут тебя на ноги. Через час как новенький будешь.
На Солянке Колю ждал раввин из Праги.
— Я слышал, пан добился успехов?
— Ну, если Вы так считаете, то да. Но я бы так не сказал.
— Пан предотвратил войну. А для евреев это хорошо. Потому что в любой войне будут первыми страдать именно они.
— Правильно. Нельзя быть сильно умными. Это раздражает.
— Пан почему-то сильно не любит евреев?
— А кто их любит? У пана раввина есть дело, или он зашёл просто так?
— Нет. Я зашел передать Вам несколько адресов. В Вене, Париже и Нью-Йорке. Когда у пана Николая будет настроение и желание, он может туда зайти и ему помогут. Вот адреса и записочка.
— Спасибо. Я воспользуюсь при случае. А скажите, Вы можете воздействовать на евреев в этой стране. На Троцкого, к примеру?
— Он давно сказал, что он не еврей, а коммунист. А я всё-таки раввин, а не секретарь партии.
— Понятно. А на кого можете влиять? На Уншлихта?
— Уншлихт поляк. И как все поляки сильно нас не любит.
— Правда? Не знал. А Склянский?
— С ним можно поговорить. А что, пан военный как-то замешан в наши дела?
— Всё идет к тому. И это очень плохо. А что это за адреса в записочке?
— Это хорошие люди. Они многое могут.
— Я бы всё-таки рекомендовал уехать из Вены. И из Будапешта. Там будет смерть.
— Нашему народу к этому не привыкать. И если это будет цена прихода мессии, она не будет высокой.
Коля сжал зубы, до скрипа. Он ненавидел такие решения и таких людей. Решай за себя, но не за шесть миллионов человек, которые сгорели в печах Освенцима и Бухенвальда, не за детей, ещё даже не родившихся. У него от злобы затряслись руки.