1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!
Шрифт:
Изучив досье на Орлова, Олег Царев и Джон Костелло в книге «Роковые иллюзии» приводят множество примеров неприкрытой лжи в «Тайной истории…». [201]
Вслед за Конквестом Коэн довольно часто обращается к «Письму старого большевика», опубликованному Б.И. Николаевским. Видный меньшевик, состоявший в родственной связи с А.И. Рыковым, Николаевский был знаком с Бухариным, посетившим его в Париже в 1936 году. Теперь известно: в основном «Письмо» сочинено самим Борисом Николаевским, но представлено им так, будто оно основано на его приватных беседах с Бухариным. Гетти в 1979 году или даже раньше сумел распознать, что «Письмо» — сомнительный источник». [202]
201
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. М., Международные отношения, 1995.
202
Getty. Dissertation. P. 37;
К 1986 году Гетти дал «Письму» еще более жесткую оценку, признав его ничего не значащим источником:
«Несомненно, что «Письмо» — лживый источник, и необходимо по меньшей мере соблюдать осторожность и с подозрением относиться к его утверждениям. Там лишь представлена собранная Николаевским коллекция противоречивых и ни на чем не основанных слухов, имевших хождение в Европе в 1930-е годы». [203]
Множество противоречий и изъянов в «Письме старого большевика» Николаевского присутствовали в нем задолго до того, как в 1970-х годах на них обратил внимание Гетти. Были они на своих местах и в 1960-х, когда сочинительствовали Конквест, Коэн и другие. И, как понятно, никто не принуждал антикоммунистических писателей использовать столь ненадежные опусы, как мемуары Орлова и сочинения Николаевского.
203
Getty. Origins. P. 215.
Среди других источников Коэна — работы видных меньшевиков вроде Федора Дана и авторов, публиковавшихся на страницах парижского «Социалистического вестника» и «Бюллетеня оппозиции» Троцкого. Вместе они названы не случайно: их объединяет не только крайняя предвзятость, но и значительное удаление от всего, что происходило в Советском Союзе, хотя изредка до них все же доходили вести от сторонников внутри СССР. [204]
Как предполагал Гетти, [205] и что подтвердилось, когда историки получили доступ к личному архиву, и в том числе к корреспонденции Троцкого, последний, несомненно, лгал, утверждая, что в 1930-е годы не поддерживал связи со своими сторонниками в СССР. Резонов говорить чистую правду у Троцкого не было — он оставался вдалеке от внутрисоветских событий и часто сам себе противоречил. Как человека, посвятившего последние 10 лет жизни обличениям Сталина, и как главного заочного подсудимого всех трех московских процессов Троцкого вряд ли можно отнести к объективным наблюдателям.
204
Там же, р. 213–214.
205
Getty. Dissertation. P. 32.
Кроме некритического использования сомнительных или ничего не значащих источников Коэн делает ряд важных, но совершенно бездоказательных заявлений.
Он, к примеру, без смущения провозглашает невиновность всех подсудимых московских процессов, включая Бухарина. Коэн ссылается на «насквозь ложные обвинения», [206] на «выдуманные преступления», на «семь дней фальсифицированных обвинений и фанатических (по-видимому, ошибка; нужно: фантастических. — Г.Ф., В.Б.) показаний». [207]
206
Коэн С. Бухарин. С. 407.
207
Там же, с. 438.
Он также заявляет:
«Показания их были вырваны под пыткой и подогнаны под совершенно фантастическое обвинительное заключение. Снова все было хорошо отрепетировано…». [208]
Коэну даже не приходит в голову привести хоть какие-нибудь доказательства для каждого из столь серьезных обвинений. Можно было честно сказать: «Хотя нет никаких свидетельств, доказывающих несправедливость выдвинутых обвинений, мы тем не менее убеждены, что последние расходятся с истиной». Но вместо признаний Коэн совершает логическую ошибку, выдавая за доказанное то, что само требует доказательств.
208
Коэн С. Бухарин. С. 441.
Причина таких эскапад очевидна: ни в конце 1960-х, ни в 1970-х (когда авторствовал Коэн), ни в наши дни, когда рассекречены многие из документов советской эпохи, доказательств ложности обвинений, прозвучавших на московских процессах,
Коэн недвусмысленно намекает на наличие неких «сценариев», которые якобы были «хорошо отрепетированы» подсудимыми процесса по делу Бухарина-Рыкова. Разумеется, никаких доказательств в подтверждение своих слов маститый историк не приводит. Но в свете документов, которые недавно стали доступны исследователям, можно сказать более определенно: такие заявления безосновательны.
Так, из сведений общества «Мемориал» следует, что в июне 1937 года — в дни, когда Бухарин дал первые признательные показания, две трети будущих подсудимых еще оставались на свободе, и в том числе такие ключевые фигуры процесса, как Гринько, Розенгольц, Шарангович, Икрамов и Ходжаев. [209] Особенно любопытно, что имена 15 обвиняемых (всего 21), [210] включая Бухарина и Рыкова, указаны в т. н. сталинских «расстрельных списках», которые составлялись для рассмотрения дел в закрытом и упрощенном порядке. [211] Основная часть будущих подсудимых по делу право-троцкистского блока была внесена в список «бывших членов и кандидатов ЦК ВКП(б)» от 1 ноября 1937 г. и вычеркнута оттуда рукой неустановленного редактора. Некоторые фигурируют в различных списках дважды (как Раковский) или трижды (как Зубарев), или дважды в одном и том же списке (как Шарангович).
209
Подсчитано по сведениям с компакт-диска: Жертвы политического террора в СССР. На 2 дисках. Диск 2. База данных о жертвах политического террора в СССР. М., Звенья, 2004. Сведения доступны в Интернете на сайте Международного общества «Мемориал»: http: //www.memo.ru/memory/spiski.htm.
210
Подсчитано по сведениям с компакт-диска: Жертвы политического террора в СССР. На 2 дисках. Диск 2. Сталинские расстрельные списки. См. также: http: //stalin.memo.ru/images/intro.htm.
211
Там же, прим 11.
Все это говорит о том, что никакие «сценарии» будущего процесса не были готовы ни в 1935–1936 годах, ни даже 1 ноября 1937 года, когда большой список бывших партийно-государственных чиновников был передан на утверждение Молотова, Сталина, Ворошилова, Кагановича и Жданова как «подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР». Следовательно, когда в июне 1937 года Бухарин давал свои показания, у НКВД не было наперед готового «постановочного» плана для процесса, и, стало быть, не было и намерений добиться от него признаний, которые соответствовали бы такому «срежиссированному» судебному действу. Но именно эти показания Бухарин (с небольшими нюансами) подтвердил в выступлениях на процессе в марте 1938 года.
Коэн называет обвинительные заключения «фантастическими», что само по себе вызывает сомнения. Перед нами чисто субъективная версия, где вообще ничего не сказано об обвинениях как таковых. Многие наблюдатели, следившие за ходом процесса из зала суда, не нашли обвинения «фантастическими». Коэн цитирует Харольда Дэнни из «Нью-Йорк таймс» как одного из них. Мы могли бы добавить еще очень многих.
Хотелось бы знать, какие именно научно-исторические методы позволяют без предъявления доказательств твердить на все лады про «фалисификацию» обвинений или выдавать признания за «фантастические», будто речь тут идет об объективно установленной истине, а не о пристрастных суждениях конкретного человека? Ясно, что такая методология порочна и совершенно внеисторична.
Признание вины — основополагающее доказательство во всех юридических системах. В судах США большинство уголовных дел решается на основе т. н. «сделки о признании вины», которое зиждется на самопризнании обвиняемого в совершении преступления.
В работах, посвященных истории СССР 1930-х годов, авторы зачастую считают признания обвиняемых достаточным доказательством не вины, а, наоборот, их невиновности, а еще — подтверждением применения пыток, принуждения к ложным признаниям или получения путем домогательств подписи под фальшивым протоколом допроса, составленным следователем. Вот почему здесь важно еще раз подчеркнуть очевидный факт: признание подозреваемого в преступлении prima facie [212] есть свидетельство его вины, но никак не невиновности и ни в коем случае не свидетельствует о применении пыток или о наличии следовательских фальсификаций.
212
Prima facie (лат.) — по первому впечатлению; на первый взгляд. В юридических вопросах это относится к доказательствам, которые считаются доказывающими, что какое-то событие имело место, и если они не опровергаются, то по закону считаются приемлемыми.