1937
Шрифт:
Во-вторых, одну из причин обильной «засорённости» наркомата врагами Каганович усматривал в том, что в 1921 году транспортом руководил Троцкий.
В-третьих, Каганович привёл многочисленные цифры, свидетельствовавшие, что со времени своего прихода на транспорт он вёл неусыпную работу по «выкорчёвыванию» троцкистов, прежде всего из числа руководящих работников наркомата. В этой связи он сообщил: на 1 января 1935 года из 177 начальников управлений наркомата 36 в прошлом участвовали в оппозиционных группировках; спустя два года среди 251 начальника управлений (за это время аппарат НКПС успел сильно разрастись) осталось лишь 6 бывших оппозиционеров. Из 99 руководящих работников, снятых в 1935—1936 годах
Каганович сообщил, что ещё в январе 1936 года он издал приказ, объявлявший главной причиной крушений на транспорте подрывную и диверсионную работу классовых врагов. В этом приказе выдвигалось требование «в месячный срок удалить всех лиц, способных на диверсию» [609] (курсив мой.— В. Р.). Во исполнение этого приказа было вычищено несколько тысяч человек. В аппарате политотделов, действовавших на железнодорожном транспорте, было «разоблачено» 229, в аппарате НКПС — 109 троцкистов [610].
В-четвёртых, Каганович приводил примеры собственной бдительности по отношению к своим ближайшим помощникам. Он рассказал, что «очень много раз в присутствии ряда людей подозрительно поглядывал» на своего заместителя Лившица и «в порядке окончательного уже выкорчёвывания остатков троцкизма» говорил ему: «Чего вы ходите такой мрачный, что это с вами?.. у вас остатки троцкизма… у вас ещё троцкизм остался» [611].
Относительно другого расстрелянного работника — Князева Каганович сообщил: случайно узнав, что некий «харбинец с КВЖД» работает с Князевым и даже живёт в его квартире (все бывшие работники Китайско-Восточной железной дороги, проданной в 1935 году советским правительством Маньчжурии, были взяты под подозрение как «японские шпионы»), он, Каганович, позвонил в НКВД и попросил организовать слежку за Князевым [612].
Каганович рассказывал и о том, какие специфические методы он использовал для мобилизации своего аппарата на борьбу с вредительством. Так, он «устроил нечто вроде военной игры», предложив специалистам наркомата «изобразить себя врагами» и указать, «как можно зашить станцию, как можно сорвать график» [613]. Каганович вспомнил и об опыте своей работы в 20-е годы заведующим распредотделом ЦК, когда «мы уделяли каждому человеку час, полтора, сидели, слушали про дедушку, про бабушку, но зато мы узнавали человека» [614].
Наконец, Каганович не упустил случая упомянуть о показаниях арестованных, сообщавших, как «железный нарком» препятствовал попыткам вредительства. Так, он процитировал показания Серебрякова о том, что Каганович разоблачил «„теорию предела“, которой прикрывала наша организация свою вредительскую работу» [615].
В своём докладе Каганович многократно упоминал о «проницательности» Сталина в выявлении «врагов». Он рассказал, что «тов. Сталин, наблюдая за Шермегорном, который работал по строительству, за его выступлениями на транспортной комиссии, не раз нам говорил: „Плохой человек, враждебный человек“. Я не помню, называл ли он его прямым вредителем, но, во всяком случае он прямым образом на него указывал» [616].
Каганович заявлял: Сталин «пророчески предупреждал», что «троцкисты, правые, право-леваки и все другие оппортунистические элементы, которые к ним примыкали,— должны неизбежно скатиться, в большинстве своём, в лагерь империализма. Мы видим сейчас, что они скатились в лагерь фашизма». Ещё одно «предвидение», высказанное Сталиным в 1933 году, сводилось к тому, что «вредительство в колхозах и саботаж хлебозаготовок сыграют в конце концов такую же благодетельную роль в деле организации новых большевистских
Утверждая, что простои, нарушения расписания, опоздания поездов, занижение норм пробега и, разумеется, крушения — всё это дело рук диверсантов и шпионов, Каганович привёл в пример одно из крушений, виновные в котором были осуждены за халатность. Заявив, что это дело сейчас пересматривается по его просьбе в целях переквалификации вины обвиняемых на «вредительскую», Каганович подчеркнул, что «конечно, мы не можем всех (виновников крушений.— В. Р.) объявить вредителями, но фактически это вредительские акты» [618].
С удовлетворением объявив, что «часть этих мерзавцев, вредителей расстреляна», Каганович сообщил, что крушения тем не менее не прекращаются. Он утверждал, что недавнее крушение пассажирского поезда, повлекшее десятки жертв, по замыслу его организаторов, «должно было стать известно широким слоям и понято, как ответ троцкистов, оставшихся действовать в подполье». В подтверждение он процитировал показания одного из арестованных: «Я в душе был рад, что отомстил большевикам за процесс антисоветского троцкистского центра» [619].
Понимая, что начавшийся разгул репрессий на транспорте может вызвать массовое бегство работников из этой отрасли, Каганович предложил распространить на транспорт милитаризованный порядок, действовавший на оборонных заводах: лишение рабочих паспортов с тем, чтобы они не могли переходить на другие предприятия.
Прения по докладам отразили растерянность многих участников пленума, не представлявших, как конкретно им следует «отчитываться» о борьбе с вредительством в их ведомствах. В их выступлениях речь шла преимущественно о бюрократизме, бесхозяйственности, очковтирательстве, мелочной регламентации, волюнтаризме в планировании и других недостатках управления экономикой.
Вклад в нагнетание психоза по поводу вредительства внесли лишь выступления Саркисова и Багирова. Утверждая, что вредители в Донбассе «выбрали себе очень хитрую тактику», Саркисов цитировал направленное в Наркомтяжпром письмо четырёх директоров коксохимических заводов об обнаруженных ими вопиющих недостатках, допущенных при строительстве этих заводов. Это письмо Саркисов объявил составленным «мерзавцами-троцкистами… для страховки и маскировки» [620].
Багиров сообщил, что ранее взрывы на нефтяных промыслах считались следствием халатности, а «теперь сами арестованные показывают, что это была не халатность и упущение, а было сделано сознательно». С особым удовлетворением Багиров рассказал, что «мы арестовали, в частности, Гинзбурга, друга сына Троцкого Седова, которого этот Гинзбург рекомендовал в партию» [621].
Выходя за рамки обсуждавшейся темы, Багиров поспешил сообщить, что в Азербайджане «троцкистско-зиновьевская периферия заключила блок с контрреволюционными националистическими элементами и через них с мусаватистами». Этот блок, по его словам, занимался организацией повстанческих групп в сельских районах и установил тесную связь с националистами из других «мусульманских» республик для подготовки отделения этих республик от СССР и образования «мощного тюрко-татарского государства под руководством Турции». Наряду с этим, националистические элементы, как следовало из выступления Багирова, не чурались и более мелких вредительских дел, например, создания «путаницы в области орфографии и терминологии тюркского языка». Багиров специально подчёркивал, что к «матёрым контрреволюционным националистам» в большинстве своём относились люди, находившиеся с 1920 года на ответственных партийных и советских постах [622].