1941–1945. Священная война
Шрифт:
Уже не было мирного, солнечного неба над головой, а было военное с самолетами, разрывами зенитных снарядов.
Правительству, военным было известно, что фашистская Германия в течении нескольких лет готовилась к войне с нами. Поэтому она не могла быть вероломной и неожиданной. Проспали. Они обязаны были ее предвидеть и сделать все, чтобы она не была таковой.
Радио разнесло по стране и за ее пределами весть о том, что сухопутные войска фашистов перешли на большом протяжении по фронту нашу государственную
После выступления Молотова, не приступая к работе, разъехались по домам.
Календарь листок за листком отсчитывал дни. Прошло семь дней, как меня положили в больницу, а до выздоровления было еще далеко.
После обеда в палату пришла медсестра. По ней было видно, что она взволнована. В тазу, который она принесла с собой, был ворох нарезанных из газет узких полос. Их она стала наклеивать «крест накрест» на стекла. Моя койка была возле окна. Я спросил ее, зачем она это делает?
– Чтобы от сильного ветра стекла не вылетели, – ответила она и продолжила заклеивать окна. Ей было не до меня.
После ее ухода палата превратилась в растревоженный улей. Говорили все, перебивая друг друга, многократно повторяя одно и тоже слово «война».
Я прислушивался к тому, о чем говорили взрослые, но мало, что понял. Ко мне повернулся сосед по койке.
– Закончилось для тебя безмятежное детство и не 1-го сентября, а сегодня – 22 июня 1941 года, – проговорил он, поднялся и пошел на перевязку.
Возвратился довольно быстро.
– Попросил врача побыстрее выписать меня. Хочу добровольцем пойти на фронт, – сообщил он, едва войдя в палату. Для него это было не простым решением.
Глава 2. Повестка
Ночью с 22 на 23 июня В. Елисееву принесли на дом мобилизационную повестку с указанием, по получении, немедленно прибыть в горвоенкомат.
Возле военкомата, во дворе, в коридорах толпились призывники. А новые подходили и подходили.
Короткий разговор с военкомом. Направление в Брест.
– Обмундирование, оружие получите на месте. С собой возьмите продовольствия на три дня, не больше, – предупредил военком.
Из военкомата к нам в палату пришел проститься со мной. Задержался дольше обычного. Сказал, что уходит на фронт, но скоро вернется и мы заживем как и прежде. Просил без него во всем слушаться маму и ей помогать. Попрощавшись в палате со всеми, ушел. Я воспринял его уход легко, как это бывало ни раз, когда он надолго уезжал в командировку. Тогда я не понимал, что это за страшное слово война.
Из больницы папа пошел домой за вещами. Простившись с мамой, поехал на Белорусский вокзал.
Как у истинного интеллигента, кроме фетровой шляпы,
Кто тогда мог предположить, что война будет такой затяжной, с большими потерями. Неделя, две и наша доблестная Красная Армия разгромит немецких фашистов и вышвырнет их с нашей территории. Так думали многие. Так думал и он, когда сказал мне, что скоро вернется.
Белорусский вокзал был переполнен. Одни грузились в эшелоны и отъезжали на запад, а новые подходили и подходили. Раздавались громкие команды на построение. По платформам проходили отряды. Рядом шли матери, жены, дети. Маленьких отцы несли на руках до вагонов. Огромная человеческая трагедия. В те дни море слез пролилось на вокзале.
К кому он не обращался по поводу поезда на Брест, никто толком ничего ответить ему не мог. Подошел к расписанию. Оно было заклеено-переклеено и походило на лоскутное одеяло.
– Что рассматриваешь-то? – вопрос был обращен к нему. Рядом стоял мужчина средних лет, на которого он до этого не обратил внимание.
– Поезд на Брест.
– Слушай, какой тебе Брест, – мужчина зло выругался. – Его уже заняли немцы!
– Не болтай! – грубо одернул его.
– Не веришь? Сам скоро убедишься, – проговорил мужчина, отошел в сторону и растворился в толпе.
В этот день поезда на Брест не было.
На следующий день на вокзале узнал о формировании специального эшелона для кадрового командного состава.
На сборном пункте познакомился с Михаилом Буяновым, Владимиром Орочко и Александром, такими же интеллигентами, как и он с направлениями в Брест. Среди них внешним видом и манерами выделялся Орочко. Высокий, интересный. «Кудри черные до плеч» придавали ему сходство с Евгением Онегиным. Вальяжный, не собранный. Эдакий франт, сошедший с картины. Во всем этом была страшная нелепость. Уезжал он не на прогулку, а убивать.
Провожала его очень красивая, яркая женщина с темными лучистыми глазами. От нее исходил не леденящий душу холод красавицы, а душевная теплота. Это было видно по тому, как она разговаривала, как сопровождала сказанное выразительными жестами, едва заметными взмахами руки, наклоном головы. Ее жесты говорили о большем, чем слова. Новое темное, плотно облегавшее ее статную фигуру, платье, золотые сережки, стройные ноги в прозрачных фильдеперсовых чулках, туфли на высоком каблуке под цвет платья, небольшая дамская сумочка в руке, завершали ее облик.