1941, 22 июня
Шрифт:
Гитлер, принимая 3 февраля 1941 г. японского посла Курусу, явившегося к нему с прощальным визитом, сделал послу прозрачные намеки относительно возможного развития германо-советских отношений. «Нашими общими врагами, – говорил он, – являются две страны – Англия и Америка. Другая страна – Россия – не является врагом в данный момент, но представляет опасность для обоих государств (т. е. для Германии и Японии. – А. Н.). В данный момент в отношениях с Россией все в порядке. Германия верит этой стране, но 185 дивизий, которые Германия имеет в своем распоряжении, обеспечивают ее безопасность лучше, чем это делают договоры. Таким образом, – заключил Гитлер, – интересы Германии и Японии абсолютно параллельны в трех направлениях».
Добиваться скорейшего
Во время пребывания японского министра иностранных дел в Берлине эта установка была лейтмотивом всех бесед с ним Гитлера и Риббентропа. Подчеркивая, что Англия уже потерпела поражение и для Японии выгодно немедленно выступить против нее, глава германского рейха обращал внимание японского министра также и на то, что надеждой Англии являются американская помощь и Советский Союз. Упоминая в данной связи Советский Союз, Гитлер хотел отвратить Японию от подписания в Москве каких-либо политических соглашений. Риббентроп также старался внушить Мацуоке мысль о скором поражении Англии и ликвидации Британской империи; следовательно, Японии следует поспешить, напав, скажем, на Сингапур. Риббентроп всячески давал понять собеседнику, что война Германии против СССР неизбежна. Отсюда Мацуока должен был сам прийти к выводу о том, что нет смысла входить с Советским Союзом в политическое соглашение. Ведь союзник Японии, Германия, все берет на себя… Риббентроп разъяснял Мацуоке: «Немецкие армии на востоке наготове в любое время. Если Россия однажды займет позицию, которую можно будет интерпретировать как угрозу Германии, фюрер сокрушит Россию. Германия убеждена, что кампания против России окончится абсолютной победой немецкого оружия и полным разгромом Красной Армии и русского государства. Фюрер убежден, что в случае действий против Советского Союза через несколько месяцев не будет больше великой державы России… Не следует также упускать из виду, что Советский Союз, несмотря на все отрицания, все еще ведет коммунистическую пропаганду за границей… Далее остается фактом, что Германия должна обезопасить свой тыл для решающей битвы с Англией… Немецкая армия практически не имеет противников на континенте за возможным исключением России».
В беседе от 29 марта 1941 г. Риббентроп в своей обычной провокационной манере заверял Мацуоку: «Если Россия когда-либо нападет на Японию, Германия ударит немедленно». Следовательно, безопасность Японии на севере обеспечена.
Давление на Мацуоку оказывалось с неослабевающей настойчивостью в течение всего пребывания японского министра в Берлине 4 апреля Мацуока вновь беседовал с Гитлером, а 5 апреля – с Риббентропом. Снова и снова немецкие министры уверяли Мацуоку, что Англия вот-вот рухнет и мир будет достигнут ценой ее полной капитуляции. Японии следует поспешить. Мацуока понимающе поддакивал, делая вид, что со всем согласен, и просил оказать помощь Японии в вооружении, в частности в оборудовании подводных лодок. Мацуока обещал своим партнерам поддержать в Токио план нападения на Сингапур, хотя во время пребывания в Берлине получил предупреждение верховного командования о нежелательности принимать на себя какие-либо военные обязательства, например, нападения на Сингапур. Сам Мацуока исходил из расчета, что война с Англией не обязательно будет означать также войну с Соединенными Штатами Америки. Несмотря на заверения Риббентропа, что Германия обеспечит безопасность Японии на севере, Мацуока, действуя в духе полученных в Токио директив, решил добиваться прямого японо-советского соглашения. Еще
Переговоры о заключении советско-японского пакта возобновились с 8 апреля, после возвращения Мацуоки в Москву. Они проходили в обстановке продолжающихся разногласий по поводу характера договора. Японский министр иностранных дел настаивал на заключении пакта о ненападении. Советская сторона соглашалась на это при условии ликвидации японских концессий на Северном Сахалине. После долгих споров было решено подписать договор о нейтралитете, что и было сделано 13 апреля 1941 г. Одновременно Мацуока дал письменное обязательство разрешить в течение нескольких месяцев вопрос о концессиях на Северном Сахалине. Позднее, в связи с начавшейся германо-советской войной, к проблеме концессий уже не возвращались.
Советско-японский пакт о нейтралитете был одобрен в Токио, так как в тот момент сторонники экспансии в южном направлении имели перевес. Это выразилось и в том, что 12 июня было решено активизировать действия Японии на юге, не останавливаясь перед войной с Англией и Соединенными Штатами Америки. Окончательное же решение было принято спустя 10 дней после нападения Германии на Советский Союз, на императорской конференции 2 июля 1941 г.
Глава 6. Предупреждения, которыми пренебрегли
«Мудрое предначертание…»
Пересмотр концепции истории советского периода дело далеко не новое. Под разными углами зрения он производился время от времени во все советские времена. Но лишь после смерти Сталина появились первые критические суждения о событиях Отечественной войны 1941-1945 годов и предшествующего ей периода. В конце 50-х и начале 60-х годов появились публикации документов, а затем статьи и исследования, в которых прежняя верноподданническая оценка роли политического руководства начала пересматриваться. Конечно, это было тесно связано с начавшейся реабилитацией жертв сталинского режима, в том числе и военачальников. Надо отдать должное огромной полезной работе, проделанной тогда «Военно-историческим журналом», его сотрудниками и главным его редактором Н.Г. Павленко.
Эта прерванная линия на поиски объективного подхода к сложным событиям советской истории возобновилась в годы перестройки; в отличие от 60-х годов, она пошла и в ширь – вдоль всего фронта советской истории, и в глубь событий, трагичность которых и сейчас еще заставляет поеживаться.
Собственно говоря, кроме войны с Германией 1941-1945 годов, осталось немного страниц советской истории, которыми советские граждане могли бы гордиться. Это видно, между прочим, и из недавнего партийного документа, в котором говорится: «Освещая историческую преемственность поколений, надо особо отметить 45-летие великой победы, громадные заслуги Советского народа перед человечеством в освобождении мира от фашистской чумы».
Этой задаче подчинены публикации документов из архивов ЦК КПСС, Государственного комитета обороны, личных архивных фондов Сталина, Молотова, Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Публикация этих документов должна, очевидно, помочь найти ответ на самый болезненный и самый острый вопрос: «Знало ли советское руководство о готовящемся нападении фашистской Германии? Насколько были готовы к отражению нашествия страна, армия, партия?», говорилось в предисловии к первой подборке документов, составленной общим отделом ЦК КПСС и Институтом марксизма-ленинизма.
Публикации эти интересны. Только вот незадача: почему к исследованию этих документов привлечены лишь официальные историки, а не открыт доступ всем без исключения профессиональным историкам, как то делается во всех цивилизованных государствах? Вопрос этот пока еще больше риторический. Система привилегий прочно укоренилась в советских архивах, подобно тому как она существует до сих пор во всех сферах советской жизни. Мне лично пришлось в этом убедиться совсем недавно, когда я столкнулся в Москве с уловками начальства в ряде формально открытых архивов.