1941: Время кровавых псов
Шрифт:
– И все? Не будет группы прикрытия? Десятка снайперов на крышах и пулемета в подвале не будет? – с иронией в голосе поинтересовался Евграф Павлович. – Надеешься, что даже если Данила будет один, у вас всех вместе хватит сил, чтобы взять его живым?
– Нет, не надеюсь. Вернее, я не надеюсь на нас всех, я надеюсь на самого Данилу и на Залесского.
– Отчего же такая надежда на Всеволода? Нет, он талантливый мальчик, который приобрел за последнее время некоторые полезные навыки, но мы с тобой понимаем, что до Данилы ему еще очень далеко…
– Пятнадцать человек из спецотряда. Семеро убитых и четверо раненых…
– И четверо бежавших с места схватки… – подхватил Евграф Павлович. – Так чем же тебе может помочь мальчик? Боюсь, что Даниле достаточно будет предложить мальчишке вернуться в родные времена, и он все бросит, все забудет…
– Очень может быть, – кивнул комиссар. – Но я делаю ставку на один психологический момент. И мою ставку поддерживает то, что произошло в подвале. Всеволод мог оставить своего противника в живых. Собственно, в этом и состояло испытание. Он мог, подготовка позволяла, просто обезоружить приговоренного. Но Всеволод предпочел…
– Задушить и сломать шею, – кивнул старик с брезгливым выражением лица. – И ты полагаешь, что это не было истерикой?
– Полагаю, что нет, – твердо сказал комиссар. – Он не бросился сгоряча, как в том поселке на немцев, не успев даже сообразить, зачем и что делает. Он имел выбор, в отличие от выстрела в блиндаже, где на размышление не оставалось времени. И это не было стрельбой в темноте, как тогда, когда он стрелял в пленных, вы же помните его рассказы, Евграф Павлович.
– Помню.
– Здесь все было немного иначе… И он даже не вспомнил о том, что нельзя изменять историю. Что каждое его действие может необратимо обрушить все… Даже в его пересказе история про бабочку и охотников на динозавра звучала впечатляюще.
– Насколько я помню, он спокойно рассказывал нам детали своего времени, какие-то подробности о неких компьютерах и мобильниках…
– Но здесь он убил. Изменил прошлое своего мира. И я уверен, что в дальнейшем…
– Хочешь сказать, что он уже стал частью нашего времени?
– Он еще этого не понял, не осознал, но внутри, я уверен, он уже сделал выбор. Он уже знает, что нужно обустраиваться здесь…
– А тебя самого не пугает то, что будущее…
– Какое будущее? – улыбнулся комиссар. – Разве существует какое-то будущее? Если мы признаем, что есть некое будущее, в котором я дожил до пятидесяти двух лет и умер от цирроза печени, то я в любом случае доживу до этого самого цирроза, даже если прямо сейчас пущу себе пулю в лоб? Не существует предопределения, есть свобода воли. Даже греки полагали, что атомы могут сворачивать со своего пути, обеспечивая тем самым свободу воли каждому человеку. Почему я должен принимать к сведению то, что где-то когда-то кто-то считает, что мое будущее ему известно? Это не мое будущее, это его настоящее… И…
– И вдруг окажется, что будущее… настоящее
Комиссар достал из ящика стола коробку папирос, достал папиросу, медленно размял ее в пальцах, продул бумажный мундштук и сжал его зубами. Прикурил.
– Молчишь?
– Нет, просто зажигаю папиросу. И уповаю я не на философию и не на логику. А на человеческие слабости, на которые вы сами мне в юности и рекомендовали делать ставку. – Комиссар откинулся на спинку кресла и выпустил из ноздрей две струйки белого дыма. – Что бы вы почувствовали, оказавшись голым на дороге, да еще и в прошлом, Евграф Павлович?
– Вопрос поставлен некорректно…
– Согласен. Тогда по-другому. Что бы вы испытали по отношению к человеку, который вышвырнул вас в прошлое голым на дорогу?
– Ну, нежной любви к нему я бы точно не почувствовал, – ответил Евграф Павлович. – А что?
– А ведь Данила его не просто сунул в прошлое, он его еще и поставил в весьма непростое положение там, возле моста. Всеволод на самом деле мог умереть. Будь он чуть менее похож на… – Комиссар стряхнул пепел с папиросы в пепельницу и снова глубоко затянулся. – В общем, Данила сделал все, чтобы мальчик почувствовал себя слабым, беззащитным. Козявкой перед громадой обстоятельств.
– Так, – кивнул старик.
– А мы с вами сделали так, что он почувствовал себя сильным. Мы сделали его сильным, если вдуматься…
– И это заставит его выстрелить в спину Даниле?
– Это заставит его как-то поступить. Не принять тупо волю Орлова, а принять какое-то решение, которое будет основываться на собственных эмоциях…
– А Орлов может видеть сквозь время… – сказал Евграф Павлович. – И все это давно принял к сведению… И что?
– Ничего. Я должен что-то делать. Я должен выстроить хоть какой-то план… Иначе можно просто сидеть и ждать, даже не отправляясь в Москву. Можно было вообще пристрелить Всеволода и забыть о том, что он вообще был на свете. А буде Орлов явится к нам на рандеву, то и его… привести в исполнение приговор девятнадцатого года, двадцатого и двадцать первого… Посоветуете поступить так?
– Не знаю, – после длинной паузы произнес Евграф Павлович. – Не знаю… По тому, что и как уже сделал Орлов, похоже, что нет у него особых уверенности и могущества. Или мы просто не можем понять… просто не хватает информации для построения полноценной гипотезы. И нам остается…
– И нам остается ехать этой ночью в Москву, к вам, и ждать…
Севка проснулся около полуночи. Он бы еще спал, но Костя вошел в комнату, включил верхний свет и тронул Севку за плечо.
– В задницу, – не открывая глаз, сказал тот.