1972. Родина
Шрифт:
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой…
Когда я допел, наступила тишина, а потом Балу удивленно спросил:
– А почему ты сказал, что про религию? Хорошая песня, только что тут в ней такого религиозного?
– Ха! – фыркнул Сахи – ты вообще понял, о чем речь? Это же рай! Песня – про рай!
– Точно… – кивнул я – Потому ее вряд ли пропустят. Ладно, вот вам еще душевное…
Снился
В подвенечном уборе…
В этом саду мы с тобою вдвоем.
Допел, улыбнулся:
– Это старый русский романс. Правда, красивый?
– Красивый – вздохнула Ольга, и тут же сменила тему – Наливайте, мужчины! Все готово!
Я отложил гитару, разлили по рюмкам и бокалам (я от коньяка отказался, не люблю его), выпили, закусили. Посидели немного, еще налили. Снова выпили. После третьей рюмки народу снова захотелось музыки – душа-то поет!
– Тогда сейчас будет грустная. Казацкая песня – объявил я, и начал…
Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется,
И сердце девичье забьется
С восторгом чувств – не для меня.
Когда я слышу эту песню, у меня всегда щемит сердце. Особенно, когда поет казачий хор. И похоже, что не только у меня от этой песни щемит сердце. Когда закончил, все сидели грустные, потерянные.
– Мда…умеешь ты растревожить! – вздохнул Аносов – Вот же тоску нагнал! Ну чего у тебя все песни такие грустные?
– Я и сам не знаю – покаялся я – Как ни пытаюсь что-то веселое припомнить, и не могу. Видать в душе грусть укоренилась.
И тронул струны.
Песен еще не написанных – сколько?
Скажи, кукушка, пропой…
В городе мне жить, или на выселках,
Камнем лежать, или гореть звездой? Звездой.
Мы долго сидели, за полночь. После меня пела Ольга, Настя ей помогала. Затем снова я – попросили спеть песни из тех, что я пел на концерте 9 мая.
А потом разошлись, попрощавшись. Хорошо посидели, чего уж там. Когда еще так хорошо посидим? Может, и никогда.
Комбат долго тряс мне руку, а потом тихонько шепнул:
– Вот скажи я, что ты – это ты, так никто же не поверит, черт подери!
– А ты не говори! – ухмыльнулся я.
– Не скажу. Только по-честному, какое у тебя на самом деле звание?
– Полковник, как и ты – фыркнул я.
– Я так и знал! – комбат торжествующе поднял большой палец вверх – Я знал!
***
Машина, та самая «моя» волга пришла за нами в девять утра. Мы собрали вещи, зная, что сюда уже не вернемся,
– Мы сразу поедем на Лубянку? – спросил я водителя, и он помотал головой:
– Нет, Михаил Семенович. Приказано доставить вас домой, чтобы переоделись, а потом сразу на Дачу. Там все осмотрите, и тогда уже к Председателю.
– Тогда давайте сразу на дачу, чего нам до дому мотаться? И больше времени останется на осмотр. Кстати, нам ведь к двенадцати дня, мы вообще успеваем? Больше девяноста километров от Сенежа до Переделкино.
– Как скажете, на Дачу, так на Дачу. Что касается времени – приказано доставить вас, как только осмотрите. Не ко времени, а по окончанию осмотра – пожал плечами водитель, и «волга» понеслась по трассе по направлению к Москве.
Доехали до места за час – даже с мигалкой и сиреной это было удивительно. Водитель, конечно, ас. Пофиг ему светофоры, пофиг перекрестки – как не попали в аварию – честно сказать удивлен. И на кой черт было так гнать? Девчонки всю дорогу сидели с вытаращенными глазами, напуганные и бледные – даже Настя.
В Переделкино въехали спокойно и даже тихо, мигалку водитель с крыши убрал, сирену само собой отключил. Проехали по тихим улицам мимо заборов, из-за которых доносился запах цветов и свежей листвы, и скоро оказались перед шлагбаумом, в будке перед которым сидел мужичок лет сорока в простецкой, затрапезной одежде. Обычный сторож, и больше ничего. Вот только взгляд у него не сторожовский. Пронзительный такой взгляд, запоминающий. И плечи широкие.
Дорога закончилась в тупике, уперлась в здоровенные стальные ворота, в которые свободно мог бы проехать грузовик. В воротах едва заметная калитка – если бы не глазок, вделанный в эту самую калитку, я бы ее даже не заметил – настолько она плотно пригнана.
Стена – бетонная, метра четыре высотой, как крепостная. Что у нее там поверху я не вижу – может острые штырья в нее вделаны? Да не может, а вделаны – как я и писал в техзадании. Стена гладкая, без спецсредств на нее не больно-то взберешься. Колючку и ток ставить не стал – будет как концлагерь, ну их к черту.
Водитель коротко просигналил, с минуту ничего не происходило, потом двери медленно и практически бесшумно начали отъезжать в сторону, открывая засыпанную щебнем дорогу. И эта дорога вела прямо к дому – похожему на средневековый замок. Точно такому, какой я нарисовал на листке бумаги.
Машина тронулась с места, почти не хрустя гранитной щебенкой проехала путь от ворот до крыльца дома. Крыльцо было сделано из той же самой гранитной крошки и отполировано – ну чисто Мавзолей! Я даже усмехнулся.