1982, Жанин
Шрифт:
В тот вечер Алан увидел в чашке свою собственную смерть. А я сейчас вижу свою в этом стакане, могу попробовать ее на вкус, почувствовать ее в отупении, которое мягко окутывает мой мозг. Есть много вещей, о которых я раньше думал, от которых зависел, а сейчас уже не могу вспомнить. Наверняка у нас с Хелен было много приятных и тихих минут за эти десять или двенадцать лет совместной жизни, но я не помню ни одной из них. Вероятно, мы провели вместе много праздников и выходных. Ни одного не помню. Видимо, клетки мозга, в которых жили эти воспоминания, бесследно уничтожены. Там, где когда-то в моем мозгу был яркий свет, теперь – черная дыра, которая растет изо дня в день, поглощая все, что я помню и знаю, и так будет продолжаться, пока она не поглотит всего меня. Глоток. Глоток. Бедный Алан, вон как ты побледнел, увидев свою смерть. Должно быть, ты любил жизнь. Когда-то я любил
Итак, Хельга сидит в домашнем кинотеатре и во второй раз смотрит фильм, в котором ее высокаястройнаякрасиваядлинноволосая героиня-блондинка, одетая в тесные джинсы и рубашку, разодранные колючей проволокой, пробирается через живую изгородь, почти голая, если не считать маленького килта из лохмотьев, едва прикрывающих ее зад и манду, и падает к ногам Хьюго и Купидона и т. п. А что на ней надето сейчас, в кинотеатре? Чтотоочень серьезное. Чрезвычайно важно придумать для нее достойную упаковку. На Хельге белая блузка из плотной ткани, подчеркивающая ее маленькие крепкие груди, и мешковатые джинсы, которые я видел на одной девчонке несколько дней или несколько лет назад. Они бледно-голубого цвета, собранные у лодыжек, как штаны наложниц в гареме. Кроме поясков на щиколотках и ремня на талии, есть еще одна линия, перечеркивающая ее тело, – шов между ног, который четко обозначает щель между ягодицами, когда штаны свободно болтаются на бедрах при ходьбе. Могут ли джинсы быть для женщины эротическим стимулятором? Во что была одета Хелен, когда я впервые увидел ее в институтском буфете? Не помню точно, но по стилю было ясно, что это студентка театрального или художественного колледжа. Выглядела она неотразимо. Она двигалась сквозь толпу мужчин, и оттого на лице ее было слегка высокомерное выражение. Это высокомерное лицо плыло над высоким, стройным, красивым телом с длинной шеей, чуть поворачиваясь из стороны в сторону в поисках знакомых.
Искала она Алана. Когда она нашла его взглядом, презрительное выражение испарилось с ее лица, и оно вдруг засветилось и ожило. Она решительно двинулась в нашу сторону, а Алан, заметив это, прошептал:
– Черт. – Но тут же любезно приветствовал ее: – Салют, Хелен. Что ты здесь делаешь?
– Готовлюсь к выступлению. Когда ты сможешь прийти? На этой неделе у нас каждый вечер репетиции, а премьера состоится через две недели.
– А, выступление. Действительно, выступление. Ну да, конечно, выступление. Сядь-ка и объясни толком, о чем речь.
Он выдвинул из-под стола рядом с собой стул, и Хелен уселась с подавленным и растерянным видом.
– Ты все-таки забыл. А ведь обещал, что не забудешь! Мы познакомились на вечеринке в драматической школе три недели назад. Ты сказал, что поможешь нам со светом для постановки, которую мы с друзьями готовим к Эдинбургскому театральному фестивалю.
– Прекрасно помню, – заявил Алан. – И, разумеется, помогу вам со светом. Где все это будет происходить?
– В Эдинбурге, где же еще? На фестивале. Мы вместе с другими участниками арендовали потрясающее место – заброшенную конфетную фабрику, которую собираются сносить. Прямо в центре города. Можем переехать туда в любой момент. Места навалом! Будем спать в пристройках. Там будет все: джазовые и фолковые группы, танцы, круглосуточное кафе. Студенты-художники сейчас оформляют помещение. Ты долженпринять участие. Во-первых, тебе самому понравится, а во-вторых, все будут рады тебя видеть.
– Очень жаль, – вздохнул Алан, – но до Эдинбурга я в ближайшее время доехать не смогу. Мне поручили изучить инженерные сооружения девяти коптских прелатов. К счастью, вы и без меня обойдетесь. Я, конечно, замечательный, но катастрофически ненадежный. А вот человек, который вам действительно необходим, находится прямо перед тобой.
Хелен с сомнением посмотрела на меня. Потом расстроенно спросила:
– Ты уверен, что никак не сможешь выбраться?
Он по-отечески положил ей руку на плечо:
– Ты такая славная, Хелен, но тебе все же стоит включить свой штепсель в розетку. Вот этот прекрасно сложенный невысокий тип, которого я тебе предлагаю, – совершенно уникальный человек. На него почти никто не обращает внимания, потому что он слишком ненавязчив. Они все – сборище идиотов. Ведь он настоящий волшебник. Опиши ему, что должно быть сделано, и он сделает это спокойно и профессионально, а если его разогреть немного, то еще и быстро. Не предлагаю тебе соблазнять его. Ибо секса ему вполне хватает. Но он сбит с толку кое-какими фильмами и рекламой нижнего белья. Поэтому его тянет к высшему обществу и шарму. Взамен на твое внимание и несколько жгучих взглядов (понимаешь,
Пришлось Хелен опять на меня взглянуть. Я сказал жестко:
– Я ничего не смыслю в сценическом освещении.
– Прекрасно! – закричал Алан. – Заодно овладеешь славным ремеслом. Ты знаешь мои методы. Воспользуйся ими, и скоро девочки вроде Хелен будут порхать вокруг тебя в самых сногсшибательных костюмах. Жаждущие любви и внимания публики, они будут маячить беспомощными тенями в пустоте, шептать в темном небытии, пока ты не повернешь нужный выключатель. Только подумай, какая власть окажется в твоих руках! Вокруг будет столько красоты – только руку протяни, но у тебя даже не будет времени почувствовать, что ты ее упускаешь, потому что ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ.
В гулких, похожих на пещеры залах старой фабрики, под сенью древнего замка я видел Хелен в джинсах, обтягивающих эти чудные ножки, между которыми в один прекрасный день перестала течь кровь, и тогда через шесть недель мы поженились, так что, давай, Дэнни, проваливай, шоу ДОЛЖНО продолжаться, но только если джинсы Хельги эротично потирают ей манду. О, идея! Оргазм с помощью фена для сушки волос.
Хельга, Большая Мамочка, Роскошная и Жанин, все в очень тесных джинсах, стоят в ряд. Кисти их связаны веревкой, проходящей у них над головами. Они не висят на ней, но непременно повисли бы, если бы кто-нибудь выбил из-под них босоножки на восьмидюймовых каблуках. Благодаря этим открытым босоножкам я могу ясно представить себе их ногти, покрытые красным лаком. На каждой лодыжке – ремешок с небольшим колокольчиком, вроде тех, что надевают на шею избалованным кошкам. Колокольчики позвякивают. Какой приятный звук, уахааахау, зевнул. Я чертовски устал. Где же это я был? У женщин на восьмидюймовых каблуках чудно оттопырились задницы, но, поскольку запястья привязаны сверху, все их конечности вытянуты, словно гитарные струны. И стоят они, широко раздвинув расставив раздвинув расставив ноги, потому что ступни их упираются не в пол, а в высокие двенадцатидюймовые блоки, установленные на большом расстоянии друг от друга. Каждая в отдельности похожа на перевернутую заглавную Y, a вместе они выглядят как короткий ряд,
Ну ты и животное, Y Y Y Yaxaaaxay, опять этот сон. Двадцать пять лет не видел этого сна. Лучше бы я видел его все время.
Это было летом в Глазго. Улицы казались непривычно пустынными. Может быть, как раз начинался двухнедельный фестиваль. Я шел по улице Св. Джорджа и вдруг увидел Алана, шатающего мне навстречу со скрещенными на груди руками. Он смотрел на белые облака, огибая квартал Чаринг-Кросс. Мне стало так свободно и легко, я засмеялся и побежал к нему с криком:
– Так ты жив! Ты все-таки не умер!
– Конечно нет, – ответил он с улыбкой, – это была шутка.
И тут я вдруг страшно на него разозлился за эту жестокую шутку. И проснулся, к несчастью.
Глава 8