1989
Шрифт:
Вот некоторые записи, сделанные мною в блокноте: "По-разному, конечно, можно относиться к желтому "Огоньку"..." Выкрики: "Долой желтую прессу! Позор!" "Сейчас Коротич в Америке. Его пригласил Буш... У них одно правление". Выкрик: "Пусть не возвращается!" "Пытаются замутить сознание, очерняя Сталина... Да, конечно, у Сталина были отдельные ошибки, но..." (бурные аплодисменты, заглушающие робкое "но" и переходящие в овацию).
Кто-то, может быть, захочет отнести мои зарисовки с натуры по разряду справедливо осуждаемой литературной междоусобицы. Не советую. Приведенные факты не имеют отношения к литературе: разжигание вражды — явление политическое.
Странное у меня было чувство, будто я уже где-то видел это наркотическое упоение собственными выкриками. Вспомнилась, к слову, "тусовка" в день рождения Гитлера несколько лет назад на Пушкинской площади, ритмическое раскачивание
Лозунги, вытаскиваемые из пронафталиненных сундуков, могут превратиться в боевой арсенал реакции. Перестройка— это попытка духовного и экономического раскрепощения. Но иногда раскрепощаются и низменные, подстрекательские страсти, ведущие сограждан не к взаимопониманию, а к взаимоненависти.
Я против разгон но-д у б и ночной аргументации, против унтер-пришибеевского запретительства. Но есть случаи, когда нельзя молчать и надо прибегать к аргументации нравственной. Нельзя допускать, чтобы демократию использовали против демократии, гласность — для удушения гласности. Многое в истории нам еще не будет ясно до тех пор, пока окончательно не рассекретят все архивы. Но навсегда рассекречено одно страшнейшее преступление против народа — это возбуждение взаимоненависти при помощи недоказанных обвинений. Именно это возбуждение взаимоненависти и привело к миллионам трупов, на долгие годы преградившим нашему народу путь к демократии.
Советские и американские кинематографисты всерьез поставили вопрос о взаимном прекращении создания "образа врага" на экранах. Но, к сожалению, у нас не перевелись любители создавать этот "образ врага" из своих соотечественников.
На вечере прозвучало: "Прислушайтесь, народ на площади бьет в рельс". Как показывает история, нет ничего ненародней, чем попытки группы людей говорить от имени народа, отбирая это право у других. Призывать к восстановлению храма Христа Спасителя без соблюдения христианской терпимости — это разрушение храма надежды на всечеловеческое братство.
Мы должны восстановить все поруганные национальные русские святыни. Но не будем забывать, что наши национальные святыни — это и доброта, и гостеприимство, и всемирная отзывчивость. Русский патриотизм — это Пушкин, Толстой, а не сочинители протоколов сионских мудрецов.
Не народ бьет в рельс — это его зазывают лженабатом монополизаторы русского патриотизма.
БЕЗНАКАЗАННОСТЬ НАСИЛИЯ?
Дорогие братья — грузинские писатели!
Мы, члены московского комитета писателей "Апрель" с вами в скорби вашей. Грузия всегда была второй колыбелью русской поэзии. У нас в эти дни грузинского национального траура такое чувство, как будто веревку этой колыбели подсекли саперной лопаткой, а по самой колыбели проехались танковыми гусеницами, забрызгали ее сначала химическим ядом, а потом кровью невинных. Кровь народа — негодный строительный раствор для здания дружбы народов. Осуждая любой экстремизм, мы осуждаем и экстремизм государственный. Голос общественности уже воззвал о недопустимом насилии в Куропа/гах, когда против безоружных людей применяли дубинки и слезоточивые газы. Однако виновные не были наказаны, ибо они как бы не существуют. Сейчас нечто подобное, хотя совсем по другому поводу и совсем в иных, более устрашающих масштабах, — жертвы есть, а виновных как бы нет. Может быть, безнаказанность относительно бескровного, но все-таки отвратительного насилия в Куропатах и позволила произойти кровавому бессмысленному насилию в Тбилиси? Безнаказанность насилия заманчиво заразительна, как долго не вытравляемая из организма инфекция жестокости. Мы против насилия, на какое бывает подчас способна потерявшая контроль над собой толпа, но и против полицейского насилия, на которое преступными приказами толкают не только спецчасти, но и армию. Надо уметь убеждать и переубеждать без танков — не бронированными, не огнестрельными, не химическими, а нравственными аргументами. Наука нравственного переубеждения людей немыслима без мужества терпимости, без колоссальной выдержки. Брак перестройки с отравляющим газом вопиюще неестествен, и от него не может быть нормальных детей. Мы требуем скрупулезного установления — кто был виновен в отданном бессмысленно жестоком приказе и в бессмысленно жестоком исполнении. Наказание наконец должно последовать, чтобы никому впредь было
Председатель Совета по грузинской литературе
Евгений ЕВТУШЕНКО 1989, апрель
ПОБЕДЫ И ШУТКИ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ
Трагически медленно демократизируются экономика, правовая система, государственный аппарат, армия, милиция, в ряде случаев применяющая необоснованно грубые меры против мирных шествий и митингов. По-прежнему медленно демократизируется статистика. Мы до сих пор не знаем численности собственной армии, стоимости обороны, не знаем, сколько у нас заключенных, сколько тюрем и лагерей, не знаем, сколько у нас психически больных, сколько случаев венерических болезней, сколько самоубийств. Мы не знаем размеров нашей помощи развивающимся странам, не знаем размеров наших собственных займов. Мы не знаем точных сегодняшних данных о последствиях радиации Чернобыля и прогнозов относительно будущих потенциальных землетрясений... Да мало ли чего мы не знаем! Список того, о чем мы не информированы или о чем дезинформированы, вряд ли уместился бы на пространстве полного собрания сочинений Льва Толстого!
Демократизация общества — это в первую очередь приближение к равной степени информированности. Конечно, профессионал КГБ, партработник и слесарь-водопроводчик по роду своих занятий нуждаются в информации разного рода. Но нельзя, чтобы в нашей стране существовала какая-либо каста, использующая свое преимущество в информированности для сохранения этой кастовости. Демократизация общества упирается в дефицит информации. Не должно быть никаких закрытых распределителей — в том числе и закрытых распределителей информации.
Итак, после первых лет перестройки многие результаты неутешительны. Но сама возможность честно сказать о неутешительности результатов является не только утешением, но и одной из побед демократизации.
Победа демократизации — это постепенное изменение состава воздуха в стране, из которого мало-помалу изымаются такие отравляющие ингредиенты, как страх высказать собственное мнение, как ощущение себя только крошечной послушной деталью государственной ма-
шины. Но рядом с победами демократизации есть и ее шутки, порой злые. Так, например, гласность, ратующая за свободу мышления, — это победа, а так называемая
гласность, ратующая за подавление мышления, — это уже шутка, и довольно злая. Призывы к восстановлению разрушенных национальных традиций, памятников культуры— это победа, а вот великодержавная шовинистическая истерия, доходящая до антисемитизма, или националистская ограниченность, доходящая до антирусизма, — это настолько злая шутка, что дело выглядит нешуточно.
Одна из побед демократизации — это многокандидат-ная система выборов в народные депутаты. Но и тут бывают злые шутки. Так, например, в президиуме Академии наук забаллотировали двух замечательных ученых и достойных граждан — А. Сахарова и Р. Сагдеева. Вторая злая шутка — грязный скандал; разыгранный хулиганами-шовинистами при первой попытке выдвижения В. Короти-ча. Третья злая шутка — при тайном голосовании в Союзе писателей не выбрали ни одного армянского писателя— это после всех клятв в дружбе и сочувствии к национальному бедствию Армении. Как могли подниматься руки и вычеркивать имена представителей этой многострадальной земли? Дело тут не в национальном вопросе, а просто-напросто в групповщине: надо было "протаскивать" своих, а армяне в эту группу не входили. Стыдо-бища... Групповщина в Союзе писателей доходила до того, что относительно молодой писатель Личутин дал самоотвод под высокомерным предлогом того, что ниже его достоинства быть в одном списке с редактором "Огонька"... Это все шутки злые, недостойные.
Но были и шутки совсем не злые, а наивно-смешные, происходящие от нашей полной непривычки к демократии, от катастрофически уморительного незнания собственных прав и избирательных правил. Изначально были непонятны некоторые квоты — почему, например, в партийном списке именно 100% кандидатов, а не 99 или 101 и почему в Союзе писателей на 10 тысяч его членов— 10 кандидатов и т.д.
На повторном избирательном митинге в Дзержинском районе, где выдвигался Коротич, царил невообразимый хаос. Сравнительно небольшой зал (мест 500) оказался набитым до отказа за два часа до объявленного времени. В результате тысячи две человек столпились на улице, где бездеятельно, хотя и относительно тактично, маячили работники милиции. По толпе ходили слухи (впоследствии неоправдавшиеся), что в зале находятся противники