1991: измена Родине. Кремль против СССР
Шрифт:
По существу, они были и главным инструментом перестройки. Ведь в эти годы доверие к СМИ было огромным. Была эйфория гласности. Все демократические изменения в обществе мы прежде всего воспринимали как изменения в СМИ. Невиданные тиражи. «Аргументы и факты» – 33,5 миллиона экземпляров! «Комсомольская правда» – 19 миллионов! «Известия» – 12 миллионов! Телевидение. Ваше ленинградское «Пятое колесо», Куркова, Невзоров и «600 секунд»… Это же были явления, к которым относились с огромнейшим вниманием!
СМИ
– …которое привело к распаду великой страны!
– Да, привело к распаду.
– И что же в этом хорошего-то, Михаил Федорович?
– Видите ли, разрушение – неизбежная часть всяких исторических поворотов. Без разрушения не будет и созидания. И СМИ тогда выступали прежде всего с точки зрения отрицания существующих порядков. А вот сил на созидание, к сожалению, не хватило. Потому что мы иначе видели те процессы преобразования, чем которые случились на самом деле. Повторяю, тогдашних СМИ хватило лишь на этап разрушения, а как только наступили 1990-е годы, СМИ снова стали тем, чем они были до перестройки. Приводным ремнем партии…
– …и олигархов. Вам не кажется, что это порочно: разрушить, ничего не создав взамен?
– Сменилось руководство, сменились хозяева… А какая у нас была наследственность? Плохая! Мы были воспитаны в послушании. Нас хватило только на перестроечную пятилетку. Но даже в это время мы успели заложить элементы демократии. Нынешний закон о СМИ ведь появился в то время. Многопартийность. Альтернативные выборы. Все это проходило при непосредственном участии СМИ.
– Можно ведь сформулировать и иначе: перестроечные СМИ ввели народ в заблуждение, он им поверил, отрекся от старого мира, в результате случился развал СССР, а журналистика умыла руки…
– Она просто вернулась к тому, чем была. СМИ ведь только инструмент в политических процессах. Журналистику не надо объединять с самой политикой.
– Но ведь вы сами только что ее и объединили, сказав, что «СМИ были интегрированы в политическое движение и руководили этим политическим движением»?!
– Нет! Журналистика лишь инструмент политики. В 1990-е годы она утратила то значение, которое имела в перестроечные
– Вам не обидно?
– Не только обидно, но я еще и чувствую свою большую вину за то, что случилось в стране. Нам, политическим руководителям СССР, не хватило ни силы, ни характера, ни воли – это касается прежде всего Горбачева – предложить программу: что же делать. Но этого «что делать» не предложили и СМИ.
В чем была тогда сила Ельцина и Гайдара? Они такую программу предложили. Другое дело, что она кончилась грабительской приватизацией, но конкретные предложения-то были. А мы проиграли Ельцину, потому что ничего конкретного не предложили. Все, что мы говорили по поводу того, чем мы отличаемся от Китая, а чем похожи на кого-то другого, – это были только дискуссии. А надо было занять жесткую позицию по поводу интеграции, свободы рынка и государственного планирования…
– …а не отдавать государство на откуп какому-то Гайдару.
– Я думаю, это тоже произошло не случайно. Вот сегодня Жириновский говорит: «Ну, какая это была партия – КПСС? Ее запретили, и ни один человек из 19 миллионов коммунистов не вышел ее защищать». Почему? Потому что на определенном этапе партия перестала быть частью своего народа. На чем держалась идеология социализма? На общенародной собственности, которая по сути-то общенародной и не была, иначе бы народ не позволил осуществить эту грабительскую приватизацию. То есть принцип этот был дутым, а партия была лишь прикладным инструментом управления страной.
– Что хуже: Главлит или корпоративная цензура?
– И то, и другое плохо. Важно четко понять, что такое цензура Главлита в советское время. Мы сегодня порой забываем, что цензуры в ведущих партийных изданиях со стороны Главлита не было. Главным цензором в таких изданиях был их главный редактор. Именно он головой отвечал за свою газету. И до тех пор, пока главный редактор был депутатом Верховного Совета и членом ЦК КПСС, он очень многое мог взять на себя. Никакой цензор на него повлиять не мог и не влиял.
Вот я был председателем Гостелерадио СССР. Что я мог? До тех пор, пока мне доверяло первое лицо государства, я мог все. Не случайно у меня на служебном столе стояли две прямые «вертушки»: для связи с Генеральным секретарем Горбачевым и для связи с Председателем Совета Министров Рыжковым. И это при том, что в ЦК был специальный сектор телевидения. Но завсектором телевидения мне никогда не звонил, хотя вел всю статистику… В лучшем случае мог выйти на руководителей программ или их заместителей. Все вопросы я решал сам.