1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером
Шрифт:
Ну что ты, такое зрелище!
С церковной музыкой вперемешку. Сначала хор Минина, что-то церковное, потом на слова Вознесенского что-то, потом распутные девки, а после Боннэр. У той пунктик ненависти к Горбачеву, и она больше говорила про него, какое тот ничтожество, и как доверяет она наилучшему из президентов, потому что «Ельцин наш человек».
Речь человека, целующего кольцо босса. Очень интересно, в каких все формах идет… Мы с тобой думали, что дно достигнуто и дальше некуда. Духовная картина казалась сравнительно ясной. К началу 80-х годов набор болезней с их возможной клиникой казался нам понятным,
Да.
А то, что болото вскипит, породив новые напасти, но само не проснется, этого мы не знали. Сон разума отрастил российские зубы.
И с периодичностью метронома по телевидению бубнят: «Да, да, нет, да! Да, да, нет, да!..» Часами!
Это чтобы ты не перепутал, когда пойдете голосовать за Ельцина вместе с членами Президентского совета.
Лето
Русский вопрос как вопрос о власти
037
Провинциальная Россия. Царство бартера. Старые и молодые хищники. Лев Тихомиров и проблема государственных учреждений. Разложение сталинской власти, случай Тюмени. Самопоедающий сталинизм с демократическим флажком Чем может быть государство в России? Русский вопрос.
Глеб Павловский: Безумно интересно, куда идет пока не затронутая событиями не-Москва. Ведь провинциальная Россия не проходила то, чем трясло Москву. Она не обольщалась, и она не разочаровывалась. Задача выживания переориентировала власти с директив центра на зообиологию человека. Плавно, с сохранением прежних хозяев на местах. Почти всюду первый секретарь горкома стал главой администрации.
Михаил Гефтер: Мне рассказывал знакомый, чем держится Свердловская область. Говорит, понимаете, у нас все на бартере. Связи экономические порваны, все на натуральном обмене. Самые предприимчивые бывшие инструктора горкомов и обкомов – те всех знают, и их все знают. Связывают производства, меняют то на это, как могут. Кадры обновились, много молодых людей. Самые хищники из комсомольских работников!
В этой связи вспоминаю один архивный документ «Народной воли», письмо Льва Тихомирова1 1880 года. Тогда как раз была пауза в терроре, с приходом Лорис-Меликова2 они прекратили террористические акты. С конституционалистами даже связались. И есть письмо Тихомирова о том, что мы, революционеры, проморгали проблему учреждений. Никто у нас не знает учреждений! А без этого знания как будем переделывать Россию? Пора срочно разобраться, каковы учреждения империи и как они работают.
Та гигантская махина сталинская, которая по приказу могла за день перебросить завод по воздуху на вертолетах, стала разлагаться. При Брежневе власть превратилась в товар. В планировании, в грандиозной системе служб по отбору и перераспределению ресурсов пошли структурные метастазы.
У меня был знакомый экономист по размещению производительных сил – один из тех, кто спас от затопления район Тюмени, где теперь добывают нефть. Уже были данные, что там есть нефть и газ, но кто-то решил строить ГЭС и затопить земли. Ему тогда удалось спасти, хотя у секретаря обкома патрон был членом Политбюро. Он в государственной экспертизе говорит: «Зачем вам плотина?» – «Как зачем, а у соседей?» – «Нет, вам-то зачем?» Ему говорят: «Просчитали, все окупится». Он им: «А нефть, которую вы затопите, посчитали, сколько она стоит?» Каждый секретарь обкома желал, чтобы у него была самая высокая плотина. Сколько при этом загубили
Понимаешь, система стала самопоедающей и страшной. Теперь ее в виде развалин сохраняют, но предмет деятельности стал окончательно непонятен. А непонятный предмет в России всегда предмет власти. Это один из центральных вопросов. Демократы на нее нацепили флажок демократии, одновременно удвоив свое презрение к людям. И удивляются, что число чиновников растет!
Тут встает проблема всерьез теоретическая, русский вопрос. Это вопрос о том, что будет представлять собой государство в России? Государство все-таки система учреждений с определенными функциями, границами компетенций. А у нас привыкли, что государство – это нечто везде и всюду, пока не отомрет. В юности я любил идею отмирания государства, она мне была по душе. И только в зрелые годы подумал: боже мой, как чудовищно сработала эта идея в ее сталинской версии!
Вроде бы все через это прошли, всё знаем на своей шкуре. Но обсудить известное никто не смеет. Демократический бред в газетах не позволяет осмыслить, как с этим справиться.
038
Национальная Россия – фикция. «Фикция российской нации есть реальность нерусской власти». Протоцивилизационные различия русским надо поощрять. Право говорить о русских странах. «Нерусские анклавы в студне неопределившейся русскости». Укрупнение земель и новая реинтеграция. Опасность рецидива единой-неделимой в ядерном мире. «Москва-Кремль» против России. Ельцин, правящий безгосударственным пространством из Грановитой палаты, все делает «под верность», он сталиноподобен.
Михаил Гефтер: В Москве верят, будто символом довольства России стала колбаса. Но на первый план вышла проблема места России в мире и престижа всего связанного с российским как тем, с чем должно считаться. Политики уже пристраиваются, чтобы не выпасть на повороте. Национальная Россия – это фиктивная цель, реальностью могут стать только страны-цивилизации.
Глеб Павловский: Непонятно. Что это, нации в границах России?
Нет, не нации.
На сложности времени нет.
Не исключено, что нет. Но путь, какой сейчас провозглашается, – возьмемся за руки и по мановению Президента исполним новый гимн. Это путь в никуда. Ты гляди, с какой жалкой поспешностью либералы Москвы пристраиваются к формуле «единая и неделимая»! Толкаясь, боясь не попасть в ногу с простонародьем! У них еще и дикий страх перед Жириновским.
Фикция российской нации – это реальность нерусской власти. Никак им, видите ли, не прожить без Грановитой палаты! Представь себе, что власть переселят из Кремля, превратив тот в музей; в обычном здании их сброд вообще не смотрится.
Ты прав, в слове «нация» есть понятийная шероховатость, оно из XIX века. И зачем? Просто чтобы так себя называть? Все-таки нация – это ощутимая близость. Начинать сейчас исправлять императора Петра – это не пройдет. Нельзя быть близкими друг другу от Смоленска до Тихого океана. Вне русскости мы не близки.
Понятно. Зато непонятно, как стать близким хотя бы в пределах Северо-Запада или Нечерноземья.
Дав свободу и поощрив протоцивилизационные различия русских. Только так, если свести к самому ключевому моменту. Не исчерпываясь им, но обязательно вводя его. Да, таков ключевой момент. Хватит держаться за сталинскую систему областей.