Шрифт:
Вы не думайте, с семьей у меня всё в порядке. Семейное счастье – это про меня. Без излишеств. Скажете – разводятся все, повальная безотцовщина? Тоже модный, кризис семьи добрался и до нас. Не записывайте меня в махровые ретрограды – я искренне уверен, что неполная семья – это хрень. Для ребенка – это ведь не тумбочка на ножках, которая пищит и чего-то требует. Вам-то уже всё равно. Интересы детей у нас по привычке не в счет. В болтовне, почему он или она не хотят детей или сделали аборт, какие
Обогащенный поток мысли, когда еще глаза не разлепил. Может, это связано с размытыми снами, которые улетают в небытие, как проснешься? Рядом накиданы вещи и сверху копошится, как жучок, Ванька. Папа, дай мультик. Это в семь утра. Анютка лежит в кроватке, посапывает. Этот жвындик ее разбудит. Олеся моя отвернулась к окну, но знаю, уже не спит. Черные завитушки раскинулись по одеялу. Она встанет минут через десять. Утаскиваю Ваняшку умываться. Анютка, если не разбудят, еще посопит.
Так что идите к лешему, на семейном поприще я преуспеваю. Частица счастья? Тяжело? Как-то я сказал себе, что семья – это труд, а потом уже всё остальное. Не совсем так, но… Я тащу Ванятке с балкона остывшую кашу, Анютка еще сопит в комнате. Олеся упрямо мажет бутерброды. Это у нас отлажено. Потом она бесполезно щелкает каналами ТВ. В итоге мы смотрим National Geographic или Disney.
Ванятка послушно шлепает по солнечным дорожкам, держа меня за руку. Я обдумываю приглашение Виктора Сергеевича. Ехать мне до чертиков не хотелось. Еще и отгул брать. Не в том дело, я редко отлыниваю. Просто нечего бередить старое, оно, как ветхая одежда в шкафу, только место занимает. Вам не кажется, что мы слишком закопались в прошлом? Ну, допустим, правы те, кто твердит, что все острова открыты, вершители судеб перевелись, и как бы нечем гордится. Потому мы с бездумным восторгом хватаемся за былое. Победа, космос, бомба. Армия и флот. И что толку? Ну вот именно нам? Стали жить счастливо? Больше самоуважения? Да бросьте. Если достоинства нет – то и не поможет. Какая мне разница, если решится, что Сталин – великий строитель или кровавый мудак? Одно другому, признаться, не мешает. Не, ну по-честному? Что изменится для нас? Мы будем лучше? Страна? История светлее и чище?
Я куда-то отвлекся. 20 лет выпуска. Вменяемые 20 лет прошли, может, и лучше предыдущих. Все живы, относительно здоровы, иногда успешны. Вся наша троица приятелей обзавелась семьями, чего я тогда бы и не представил. Тогда мы, правда, многого не представляли. В общем, Виктор Сергеевич, этот заплывший жиром халдей, зазвал меня на «встречу выпускников», как значилось в программке. Витя так и остался в институте – преподавать. Он слыл ботаником в годы учебы – но это было простительно. Потом он решил сделать это своей идеологией. Этого даже мы не ожидали.
Всё это время мы не сказать, что сильно дружили. У каждого своя жизнь. Списывались. Звонили на дни рождения и два-три раза собирались по круглым датам. У всех всё более-менее и ничего выдающегося. Как и в стране. Раньше я хотел порвать с этими юношескими связями. Но, подбираясь к 35-ти, каждый из нас увидел, что друзей больше не становится. Новых не появлялось, так – знакомые, а близкими оставались те, кто знавал тебя еще желторотым девственником, то есть знал о тебе немножко правды. С кем ты обсуждал секретаршу в деканате (с которой хотел замутить), новый фильм (не обязательно порно), курс валют, потому что только что купил первые 100 долларов, Солженицына – учебник истории, о которой тебе забыли рассказать в школе, и теорию округлости однокашниц. Тут по мне даже мурашки пробегают. Словно пахнуло свежестью издалека. Это не значит, что я стал бесчувственной коркой. Но сейчас чувства словно другие. От неожиданности я чуть дернулся, Ваня вопросительно смотрел снизу. Я подмигнул ему, и мы вошли в калитку детского садика.
Тут с утра суета сует. Носятся уборщицы, беспокойно стучат каблуками воспитательницы. Верно, по следам недавних выборов. Пока я помогал Ванюшке менять шортики и натягивать сандалии, задумался о политике. Такие вот несвоевременные мысли. Как ни крути, за 20 лет мы так и не додумались сменить президента. И это наша головная боль, а не его. Выросло новое поколение – моё. Я смотрел вслед уходящему в группу сыну и думал – когда он вырастет, спросит об этом. Что я ему скажу – что ничего не мог поделать? Что режим такой, с диктатурой на носу? Чушь, отговорочки. Это как оправдываться перед публикой за свою некрасивую жену.
Вернувшись в родное болото (читай – alma mater) в очередной раз, Витя проявил инициативу. Одним из ее побочных эффектов и стала «встреча». Меня эта затея настораживала. У нас выпускники разбегаются из вуза, как с тонущего корабля, в надежде скорого и случайного заработка. Потом расстраиваются и к тридцати становятся обывателями. В своей школе я не был с выпускного ни разу. Лет семь назад встретил одноклассника. Веселый был парень, читал вслух Маяковского, что-то там про презервативы. Теперь – посеревшее лицо, глаза отводит. Говорили минуты три. Двое детей, работа на заводе (как вы поняли, я не против детей и заводов). Живет недалеко от школы. Там осталась одна наша учительница. Большинство педагогов еще при нас подбирались к пенсии, молодые скоро ушли сами. Витя в своей инициативе пошел в обход – мол, встретимся со своими, ребятами. В присланной программе значились два пункта. Что-то вроде концерта и чаепитие. На всё я надеялся потратить часа два-три, плюс дорога.
Конец ознакомительного фрагмента.