2007 № 08
Шрифт:
— Итак, какие вещи ты коллекционируешь в последнее время? Сирахасэ ухмыльнулся:
— Хочешь взглянуть? Масаги пожал плечами.
— А разве ты не хочешь похвастаться?
Самая большая радость для коллекционера — это, конечно, самому любоваться своим сокровищем, но вслед за этим обычно приходит желание продемонстрировать его и другим. Масаги помнил, что и прежде, когда ему случалось бывать в этом доме, его водили по комнатам.
Сирахасэ поднялся с места, Масаги последовал за ним.
Они прошли по коридору, устланному ковром, на котором в полутьме
За огромным оконным стеклом лестничной площадки виднелись силуэты берез, утопавших в золотой листве.
Сирахасэ пригласил Масаги войти в одну из комнат.
— Здесь!
Открыв дверь, он нажал на клавишу выключателя. И тут в глубине осветившейся комнаты взгляду открылись маски. Стены комнаты были увешаны масками самых разных видов, оттенков, с самыми разными выражениями лиц. Даже при первом приблизительном подсчете их, казалось, было не меньше ста.
— Ты опять стал собирать странные чудесные вещи! — со стоном прошептал Масаги. Он не мог оторвать взгляда от этих масок, тесно висевших на стене — он изучал их одну за другой. Казалось, со стены на него смотрели человеческие лица — такое они производили впечатление.
Пожалуй, эти маски были произведениями народного искусства из разных уголков мира, изготовленные из разных материалов. Здесь были маски из соломы и из глины (по-видимому, добытые из каких-то раскопок), маски, украшенные камнями, и скорбные маски в античном стиле, шутливые маски итальянских карнавалов. А рядом с ними — личины безобразных женщин из театра Но. Каждая из них обладала невыразимо притягательной силой. Как своего рода проклятие, на каждой из них застыло какое-то одно окарикатуренное выражение человеческих эмоций: гнев, радость, смех, печаль, ненависть.
— Обрати внимание вот на эту. — Сирахасэ снял со стены одну из личин и протянул ее Масаги.
Синяя маска, вся усыпанная камнями того же цвета и с прорезями для глаз и рта, обведенными золотом. Скорее всего, это сапфировое великолепие напяливали на себя во время народных празднеств какие-то племена с островов южной части Тихого океана. Посмеиваясь, Сирахасэ сказал:
— Примерь!
Предложение Сирахасэ вызвало у Масаги некоторую оторопь, но, не желая обидеть друга, он взял маску и приложил ее к лицу. Она оказалась гораздо тяжелее, чем можно было подумать. Он ощутил прохладное прикосновение к коже лица, а поле зрения в одно мгновение сузилось.
— Что это?…
В тот момент, когда он взглянул сквозь прорези, ему привиделась бабочка с ярко синими крыльями. И тропический лес с густой влажной листвой.
В изумлении Масаги невольно сдернул маску. А затем снова приложил к лицу. Он хотел убедиться в том, что лес и бабочки ему не почудились. Однако…
— Ну как, видел?
Сквозь прорези в маске в узком поле зрения показалось ухмыляющееся лицо Сирахасэ. Щелкнув языком от досады, Масаги снял личину.
— Ничего не видно, — ответил
«Развлекаться, пугая таким образом гостей, — в этом есть что-то ребяческое», — подумал он.
— Вот как? — Взяв маску из рук Масаги, Сирахасэ вернул ее на место.
Настал черед глиняной маски буро-желтого цвета, опушенной черной бахромой, словно гривой. Хозяин приложил ее к своему лицу. Сквозь прорези на Масаги уставились глаза Сирахасэ. Они с интересом, как будто разглядывая что-то, двигались справа налево. А затем неожиданно эти глаза остановились на Масаги. Они сузились в усмешке. Они впивались в него.
Масаги почувствовал себя неуютно под взглядом бывшего друга.
Сирахасэ, сняв маску, повесил ее на стену.
— То, о чем я тебя хочу попросить, касается этой коллекции, — как бы себе под нос пробормотал Сирахасэ.
— Вот как?! — Масаги был озадачен.
Не питая склонности к общению с людьми, он выбрал своей профессией управление финансами, полагая, что ему лучше иметь дело только с цифрами. Он кое-что почитывал об искусстве, но в области музейной науки был полным профаном. Чем же он может быть полезен Сирахасэ?
— Иди сюда! — С этими словами хозяин повел его к двери в следующую комнату.
Заглянув внутрь, Масаги поднял брови. (Разве у Сирахасэ была младшая сестра? Нет, насколько он помнил, в семье друга воспитывался единственный ребенок.)
Но это была явно женская комната, скорее даже комната девочки. Маленькая, с низким потолком. Она выглядела так, будто с самого начала ее спроектировали как детскую. Гость силился вспомнить: была ли здесь такая комната прежде? Нет, он не помнил.
Ставни на окне-эркере были закрыты, белые кружевные занавески задернуты. Посреди комнаты стояла детская кровать, скрытая пологом из великолепного белого кружева. На этой кровати под атласной простыней лежала огромная кукла ростом с четырехлетнего ребенка.
Приблизившись, Масаги понял: это старинная фарфоровая кукла необыкновенно искусной работы. На ней было совсем новое платье, украшенное нежным кружевом и лентами, по этому платью нельзя было определить эпоху, но, пожалуй, его сшили недавно. И все-таки… Это была очень дорогая вещь.
На волнистые каштановые локоны, похоже, пошли настоящие человеческие волосы. Их натуральный оттенок почему-то неприятно поразил Масаги. Затем… взглянув на ее лицо, он вздрогнул от испуга. Оно было прикрыто белой, плоской, как блин, фарфоровой маской. Маской лица девочки.
Когда Сирахасэ приподнял эту маску, под ней оказалось лицо фарфоровой куклы с закрытыми глазами. Длинные ресницы, да и само личико поражали правдоподобием, но были безжизненны и производили отталкивающее впечатление, как будто в кроватке лежал труп.
— Что же это такое? — в ужасе прошептал Масаги. Сирахасэ, пристально посмотрев на друга, произнес:
— Моя просьба касается этой девочки.
— Этой… девочки?
Масаги становилось все более не по себе.
— Эта девочка хочет послушать рассказ, — сказал Сирахасэ, печально глядя на куклу.