2007 № 11
Шрифт:
— Час? — Пэм расслабилась. — Не так уж и много. Может, она пошла погулять?
— У нее строжайший приказ далеко не уходить, разве ты забыла? — сердито напомнила Марси.
Пэм сама его отдала, когда поступило заявление об изнасиловании.
— Конечно, конечно, извини.
— Никто понятия не имеет, куда подевалась Лекси. — Голос Марси грозил сорваться на визг. — Просто загадка, как ей удалось ускользнуть, тут же повсюду люди, которые за ней приглядывают!
Пэм испытала прилив истинной тревоги.
— Ладно. Сообщу в свой офис. Если она не объявится, подключим полицию.
— Если она снова тебе позвонит…
— Я
девушка почувствовала, что ее сознание расширяется и фокусируется, подобно мощному телескопу, рассматривая детали исчезновения Лекси. В этом обостренном состоянии Пэм озарило: случилось одно из двух — либо верхушка церкви похитила Лекси, либо девочка сбежала, чтобы ускользнуть от возможного похищения. Пэм изумилась, что сама не предвидела такого поворота дела. У эфраимитов повсюду свои агенты, они знали, что хефн вызвал Подмастерьев и руководство гай-яистов на конференцию, и, по всей вероятности, не упустили момента. Когда мир вокруг приобрел нормальные очертания, Пэм (сколь ни была она растеряна) не утратила присутствия духа. Либо кто-то держит Лекси в плену, либо девочка совсем одна, насмерть испуганная, прячется где-то в каньоне Эмиграции? Похититель, скорее всего, кто-то из своих.
Пэм на минуту задумалась, потом нажала несколько кнопок телефона. Когда Хамфри ответил, она сказала просто:
— Мне нужно домой. Лекси пропала, и я почти на сто процентов уверена: это происки эфраимитов. Они черт знает какой шум подняли из-за того, что дело, затрагивающее их ребенка, находится в юрисдикции гайяистов. Если я уеду сейчас, то успею на экспресс.
— Они всегда так поступают? Поднимают шум? — Он спрашивал, взяла ли организация «Надзор за благополучием детей» эфраимит-ского ребенка под свою опеку, — такое случалось по нескольку раз в год.
— Да. Но этот ребенок — знаменитость, и они заботятся о своей репутации. К тому же… Случилось что-то странное. Словно бы мое сознание изменилось… Расскажу потом, но сейчас мне правда надо ехать.
Крошечное изображение хефна таращилось на нее с экранчика телефона: огромные непрозрачные глаза, физиономия, покрытая коротким серым ворсом, седая окладистая борода.
— Это крайне важно, Хамфри, — сказала Пэм. — Не могу объяснить, откуда мне это известно, просто знаю.
К ее удивлению, инопланетянин не стал спорить, лишь сказал серьезно:
— Если не найдешь Лекси, я приеду в Солт-Лейк сам. Мне бы очень хотелось послушать рассказ о твоем «изменении сознания».
— Если мы не найдем девочку, поговори, пожалуйста, с ее матерью. — Пэм собиралась добавить: «Покопайся в ее извращенном умишке», но удержалась. — Но в любом случае приезжай.
Он ответил своей обычной имитацией кивка — весьма забавной, учитывая, что у него не было шеи.
— Я так и сказал.
— Тогда — удачи. Ни по какой иной причине я бы не уехала. — Пэм отключилась и тут же перезвонила Джейми.
3
На джипе стояли жесткие летние шины, и потому он подпрыгивал на дороге. Босая, в изношенном платьишке, Лекси сидела на пассажирском сиденье, привалившись к двери, настолько далеко от деда, насколько позволял ремень безопасности. Она старалась не издавать ни звука, когда машину подбрасывало на ухабах, но ее грим размазался от слез.
Эдгар Карстейрс на полной скорости
руки у нее были связаны за спиной кожаным шнурком для ботинок. На лице деда читалось мрачное удовлетворение. Как только они с Ро-Лейн затолкали Лекси в машину, он перестал обращать на внучку внимание, разве что когда она спросила (очень стараясь не выдать паники): «Что происходит? Куда мы едем?», он остановился ровно настолько, чтобы заломить ей руки за спину и затянуть несколько петель на запястьях.
— Это чтобы тебе не пришло в голову выпрыгнуть, — прокомментировал он. — Мы едем в такое место, где ни хефн, ни его прихлебатели не станут нас искать. И кстати, — злобно добавил он, — не бойся, я тебя больше не трону. Меня тошнит от одной только мысли любить дуру, которая выболтает все гайяистам. — Внезапно он развернулся к ней всем телом. — Стыдись! Ты знала, что меня бросили в тюрьму? Но дело не только во мне — ты еще и церковь поливаешь грязью, а это уже… даже подумать страшно!
Произнося эту речь, дед походил на сумасшедшего: буравил Лекси глазами, плевался слюной, гримасничал. Машину занесло. Лекси съежилась от страха. А еще от чувства вины. Сколько бы ни беседовал с ней психотерапевт, сколько бы ни твердили папа и Пэм, эфраимит-ское воспитание глубоко въелось в сознание Лекси.
Некоторое время они ехали молча. Наконец Лекси робко спросила:
— Мама с папой знают, куда ты меня везешь? Дедушка гаденько ухмыльнулся.
— Твоя мама знает только то, что я ей сказал, но туда мы не поедем. Атвой отец… Ну он-то ничегошеньки не знает. Атеперь не ерзай и не раскрывай рта.
Таким Лекси своего дедушку никогда не видела, даже заподозрить не могла ничего подобного. Всю ее жизнь он обращался с ней как с принцессой — искусственно и слащаво, даже когда делал с ней разное в темноте. Она боялась оставаться с ним наедине, но никогда не испытывала ужаса, не страшилась за свою жизнь. Но этот сумасшедший незнакомец пугал ее настолько, что у нее цепенели мысли.
Хорошо еще, что, мельком увидев из окна гримерного трейлера дедушку, которому запретили к ней приближаться, она оставила сообщение Пэм. Девочка позвонила сразу же, хотя в сообщении ей не хотелось раскрывать суть дела. Потом настало время съемок — бесконечные дубли, — и лишь к середине дня Марси объявила: на сегодня все. Лекси шла в гримерную, когда мама (голос у нее был возбужденный и радостный) позвала ее посмотреть на что-то за трейлером. К тому времени девочка совсем забыла про дедушку, и стоило ей зайти за фургончик, как они накинули ей на голову одеяло и затолкали в машину.
— Мам! — взмолилась она, когда ее уже пристегнули и одеяло свалилось.
РоЛейн украдкой оглянулась через плечо.
— Не волнуйся, милая, все будет хорошо. Просто слушайся дедушку и делай, что он говорит. Мы очень скоро увидимся.
Через окно она сжала локоть Лекси, и машина тронулась.
— Мне нужно в туалет, — заскулила девочка. Он назвал ее дурехой: прекрасно, она сыграет дуреху.
— Придется потерпеть, — голос деда звучал спокойнее. Он не сводил глаз с дороги.
— Нет, мне правда очень надо, — визгливо пожаловалась она. Может, еще чуть гнусавее? Самую малость. — Мне уже хотелось, когда я к трейлеру подходила. Дедушка, я штаны намочу!