2009_8
Шрифт:
А цены здесь несусветные. Оттого и еда такая, что я голодать начал. Утром хлеб с солью, в обед суп брикетный, а вечером тоже хлеб с чаем, тёткой на траве заваренный. А чтобы яблока, колбаски или конфет поесть, так то не про нас, селёдка и та золотой стала. Богатые говорят, по потребительской корзинке не положено, а какие продукты
На глаза Ваньки навернулись слёзы. Он растёр их кулаком и всхлипнул от жалости к себе.
«Я буду тебе табак тереть, сигареты сейчас недоступные. А ежили думаешь, не прокормишь меня, то я к помещику Голицыну в подпаски пойду. Слыхал, он на правах правнука землю скупил и вновь в деревне объявился. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить, в обиду никому не дам и в дом престарелых отвозить не буду. Дедушка милый, нет мочи тут жить, приезжай за мной. Я бы к тебе сам на автобусе приехал, да автобусники три шкуры за билет дерут и ждут выборов, цены за проезд тогда вновь поднимут.
А город тут большой. Вывесок иностранных много. Пионерские галстуки ребята давно не носят. Девочки мечтают стать путанами, по-деревенски, значит, шлюхами; мальчики — рэкетирами, по-деревенски, значит, вымогателями; а туалеты, по-деревенски, значит, сортиры, переделали под магазины, и мочиться негде. А в коммерческих лавках самогон стоит, видно, выгонки хорошей, на бутылках все этикетки американские да французские. Ещё хотят, — продолжал он, — фрицам, которых ты лупил, памятник поставить за то, что города наши разрушали и людей наших расстреливали. А наших павших по-христиански похоронить не могут. Многие окопы затерялись и осыпались,
Ванька вспомнил рассказы деда и с гордостью представил себе, чем закончилось пятое по счёту нашествие на непокорную Русь: дед, рослый, в потной гимнастёрке, молодой и сильный, такой, как шесть веков назад воин — монах Пересвет, стоит, широко расставив ноги, у Бранденбургских ворот и салютует из автомата в дымное небо последнего боя. А вокруг крики и слёзы измученной солдатской радости. Победа! Какого зверя укротили! Это вам не Чечня.
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом Богом тебя молю. Возьми меня отсюда, пожалей ты меня, сиротинушку. Не по-людски здесь всё и не по-совести. Могут обмануть, избить даже родню свою, и над такими, как ты, насмехаются, если при орденах будешь».
Ванька ещё раз взглянул на веселящуюся дискотеку. На этот раз под прекрасную музыку «Битлз» из окон вылетали окурки и пустые банки из-под пива. Ванька вздохнул и вложил исписанную бумагу в конверт, на который он копил деньги целых пол года. Подумав немного, он написал адрес:
Центрально-нечернозёмная губерния. Имение помещика Голицына. Дедушке Сабакину Виктору Николаевичу.
Выбежал на тёмную безлюдную улицу, с трудом нашёл почтовый ящик и сунул письмо в его щель.
Убаюканный сладкими надеждами, он быстро заснул. И явился ему сон: весь в медалях на большом вытертом ковре сидит одиноко дед, и нет около него ни коз, ни Жучки. Дед упорно смотрит на дальний путь. «Видно, меня ждёт», — подумал Ванька и улыбнулся во сне.
В. КУЛИНЧЕНКО,
плагиат с Антона Павловича Чехова
Р.S. Письмо, отправленное полгода назад, так и не было получено адресатом. Ванька Жуков продолжает маяться в городе.