2028, или Одиссея Чёрной Дыры
Шрифт:
Плечи опричника мгновенно находят ответ: «Мы помним, что совсем недавно, каких-то шесть-семь лет назад, история Второй мировой войны была фальсифицирована и ошельмована. На наших глазах набрала обороты оголтелая ложь, цель которой – свести на нет подвиг наших бесстрашных воинов. Попытки пересмотра итогов Второй мировой войны проводились на самом высоком уровне. Дегероизация советских воинов сопровождалась восхвалением предателей Родины, попытками пересмотреть решения Нюрнбергского процесса. Историю Руси писал кто угодно: жиды, укры, татары – но только не русские. Цель современной информационной войны против России – разрушить менталитет нашего
Я не верю своим ушам. Что же это? Нисхождение в ад? У юнца с плечами опричника замашки тирана. Ему ничего не стоит свалить меня с ног, связать, заключить в темницу.
Спасительный звонок. Ох, как красиво он заливается… Ученики хлопают партами. Складывают тетради и планшеты в ранцы. Инспекторы с непроницаемыми лицами просят меня зайти к директору.
Отхожу к окну, стушевываюсь. Под мышками лужа. Осталась ли у меня хоть капля уважения к себе? Достаю платок, стираю пот со лба и мел с ладони.
В класс заглядывает мужчина-инспектор. Сухим, обрубающим тоном: «Мы вас ждем! Что вы жметесь, как испуганная пичуга?» Я следую за ним. По коридору. По лестницам. Как же их много! Раньше их было меньше. Ведь я помню эту школу. Лестниц точно было меньше. Неужели он водит меня по кругу?
Вновь перед глазами всплывает картина моего провала. Как же я мог забыть, что было три ядерные бомбы? Да, одна сброшена на Сибирь. Но ведь мы выстояли. Залечили рану. Запустили ответку в пиндосов. Наслаждались победой. А фальсификаторов истории – за решетку! К ответу их!
Директор протягивает мне твердую руку. Инспекторы – мужчина с бугристым черепом и женщина с собачьими зубами – глядят покровительственно. Приговор смягчен, пожизненное заключение отменяется. Над бедным узником парит голубка свободы. Он может идти куда вздумается, ошибаться, блуждать. Он сегодня будет спать дома.
Почти недосягаемый.
Почти.
10
Разговор тот начался с числа 12.
Саша Коршунов настаивал, что именно оно управляет новейшей историей России. Из числа 12 сквозят революция, война и надежда на перемены.
– Возьмите 1905-й, год первой русской революции. Россия воюет с Японией, а у себя дома – подавленный кровью мятеж. А прибавьте, мои хорошие, двенадцать – и получите год Великого Октября.
«Мои хорошие» – это был фирменный Сашин оборотец.
Лесь хмыкнул и разлил вискарь по бокалам. Пока все разбирали питье, Коршун продолжил.
– Перенесемся в 41-й год. Мы воюем с Германией. А прибавьте двенадцать лет и – опля! – Сталину пердец. Интеллигенция зажила надеждой, – Саша дотянулся до бокала и опрокинул в себя вещество. – Далее, мои хорошие… Я иду в первый класс. Что само уже по себе событие в истории советского государства. В Москве шумит-гудит Олимпиада, «до свиданья, наш ласковый Миша». Мы
Лесь подал голос:
– У тебя ошибка в арифметике. Новая Россия начнется не через двенадцать лет, а через одиннадцать.
Коршун усмехнулся.
– Но если отсчитывать от самого начала афганского вторжения, то как раз двенадцать. И теперь самое интересное. Если прибавить двенадцать к дате крымнаша, то выходит, что Всевышнее Лицо соскочит с доски истории лишь в две тыщи двадцать шестом году. Долго, мои хорошие, ждать… Мне пятьдесят три стукнет. Боюсь высчитывать, сколько тогда исполнится Всевышнему Лицу.
Однако все стали вслух высчитывать. Малоутешительная вышла сумма.
– Фигня все это, – подал голос Дорофеев. – Гораздо раньше придет кто-то и молча поправит все.
Цитировать БГ считалось в компании хорошим тоном.
Юра Голосов помотал головой.
– Насколько раньше? Сегодня Всевышнее Лицо сжимает в кулаке все стрелки часов в округе и удерживает их от любых попыток движения. Забаррикадировал, мешок-утюжок, танковыми ежами все подступы к Кремлю, залил формалином выходы в будущее. Не знаю, как насчет двадцать шестого года…
Коршун по новой разлил. Произнес с хитрющей улыбкой:
– Если не нравится вам, мои хорошие, число двенадцать, могу для продолжения вангования предложить число семнадцать. 1985-й – начало перестройки. Прибавляем семнадцать, выходит год 2002-й, означающий заселение Кремля новой мафией и сворачивание всех реформ. Прибавляем еще семнадцать – и выходит, что через два с половиной года режим рухнет. Всего через два с половиной, мои хорошие.
Все замотали головами, сомневаясь.
– Для полноты картины предложу еще одну версию, – присовокупил Виктор. – Как-то Ахматова заметила, что самые большие потрясения в России происходят на юбилеи Лермонтова. В столетний юбилей от рождения Михаила Юрьича началась Первая мировая, через сто лет после его смерти началась Великая Отечественная. Спустя сто пятьдесят лет от рождения поэта – подвинули Хруща, через сто пятьдесят лет после смерти – отстранили Горби. Ну, и на двухсотлетний юбилей Лермонтова началась война в Донбассе…
– Намекаешь, что Всевышнее Лицо доживет до следующего юбилея Лермонтова? Аж до сорок первого года? И это, варёна-матрёна, на голом пропагандистском мельдонии? Умоляю тебя…
– А что? Как говорили в последнем «Терминаторе»: «старый, но полезный». Доживет не доживет – дело десятое. Главное – обратили ли вы внимание, что все лермонтовские юбилеи приходятся на войны и смуты. Поэтому я не исключаю, что Всевышнее Лицо уйдет даже раньше, а в сорок первом году настанет настоящий ад – будут все перекидываться туда-сюда ядерными молотами. И историки будут вспоминать Всевышнее Лицо как царя-миротворца.
Виктор нехотя брякнул:
– Но царь-то незаконный.
У него поинтересовались, имеет ли он в виду нечестные выборы с подтасовками и каруселями или что-то еще? И когда тот кивнул, мол, да, нечестные, с подтасовками, слово опять взял Коршун.
– Мои хорошие, населеньице вполне себе осознает, что царь незаконный, но если он ведет себя как законный, то населеньице завсегда не против, чтобы он правил. Пусть даже он изменяет под себя законы, пусть ухудшает жизнь населеньица и улучшает свою собственную, пусть даже ворует, пусть все главные посты в руках десяти его приятелей. Он – вождь племени, так случилось – и значит, законный.