2034: Роман о следующей мировой войне
Шрифт:
Отсутствующие пальцы. Шрам на его лице. Нога потеряна ниже колена. Все эти раны были у него на правом боку. К его левому боку, если не считать шрама на шее, никто не прикасался. Если его солдаты называли его “Падишах Франкенштейн” (что в переводе на английский означает “Великий король Франкенштейн”), аналитики разведки в Лэнгли дали ему другое прозвище, соответствующее его психологическому профилю. Это имя было “Доктор Джекилл и мистер Хайд ”. Фаршад был человеком с двумя сторонами: со шрамами и без. Он был способен на великую доброту, но также и на великую ярость. И эта яростная сторона, та, которая легко приводила его в безрассудный нрав, очень сильно присутствовала сейчас, когда он ждал в пустом кабинете рядом с камерой предварительного заключения в Бендер-Аббасе.
За пять недель до этого Генеральный штаб Вооруженных сил отдал Фаршаду прямые приказы. Его правительство
"Я дошел до этого", — с горечью подумал Фаршад. Самый младший человек, которому можно доверять.
Прошли те дни, когда он служил на действительной службе. Фаршад накопил все шрамы, которые у него когда-либо будут. Он помнил конец генерала Сулеймани. Когда американцы убили его, рак уже развился у него в горле и медленно пожирал великого полководца заживо. Несколько раз за эти месяцы болезнь приковывала старого друга его отца к постели. Во время особенно тяжелого эпизода он вызвал Фаршада в свой скромный загородный дом в Канат-и-Малек, деревушке в трех часах езды от Тегерана, где родился Сулеймани. Аудиенция длилась недолго. Фаршада подвели к постели генерала, и он увидел медленную смерть в улыбке, которая приветствовала его, в том, как опустились десны Сулеймани, в пурпурно-белом оттенке его потрескавшихся губ. Он сказал Фаршаду хриплым голосом, что его отцу повезло, что он принял мученическую смерть, никогда не состарился, это было то, чего втайне желали все солдаты, и он пожелал смерти воина сыну своего старого друга. Прежде чем Фаршад успел ответить, Сулеймани резко отпустил его. Выходя из дома, он слышал, как старика жалобно тошнило из-за закрытой двери. Два месяца спустя главный противник Сулеймани, американцы, преподнесут ему самый щедрый подарок: смерть воина.
Ожидая в пустом офисе в Бандар-Аббасе, Фаршад снова подумал о той последней встрече с Сулеймани. Он был уверен, что его судьба не будет такой, как у его отца. Его судьбой было бы умереть в своей постели, как чуть не случилось со старым генералом. И если в тот день в Бандар-Аббасе он был в плохом настроении, то именно из-за этого. Назревала еще одна война — он чувствовал это, — и это будет первая война в его жизни, с которой он не уйдет со шрамом.
В дверях стоял молодой солдат в свежевыстиранной и идеально выглаженной форме. — Бригадный генерал Фаршад, сэр…
Он поднял глаза, его взгляд был нетерпеливым до жестокости. — В чем дело?
– Заключенный готов принять вас прямо сейчас.
Фаршад медленно встал. Он протиснулся мимо молодого полицейского к камере с американцем. Нравилось ему это или нет, но Фаршаду все еще предстояла работа.
Сэнди Чоудхури знал, что ситуация была плохой. Их правительственные учетные записи электронной почты, их правительственные мобильные телефоны, даже торговый автомат, который принимал кредитные карты и работал с правительственного IP—адреса, — все это было отключено. Никто не мог войти в систему. Ни один пароль не сработал. Они были отрезаны от всего. Это плохо, это плохо, это плохо — это было все, о чем мог думать Чоудхури.
Он не мог связаться с Центральным командованием или Индо-Тихоокеанским командованием, и его воображение лихорадочно рисовало множество возможных последствий для F-35, которые они потеряли, а также судьбу "Джона Пола Джонса" и его кораблей-аналогов в Южно-Китайском море. В этой нарастающей панике мысли Чоудхури неожиданно блуждали.
Воспоминание продолжало всплывать в памяти.
Когда он учился в средней школе в Северной Вирджинии, он бегал с
Вот на что был похож этот момент: он знал, что что-то сломалось, но ничего не почувствовал.
Чоудхури, Хендриксон и их скромный персонал суетились, стучали по клавиатурам, отключали и снова подключали телефоны, которые отказывались подавать гудок, устраняли неполадки в системах, которые отказывались устраняться. Первый самолет ВВС должен был приземлиться в Эндрюсе более часа назад, но до сих пор не было ни слова о его статусе. Не было никакой возможности дозвониться до Эндрюса. Их личные сотовые телефоны работали, но никто не хотел звонить по незащищенной линии, особенно после того, как Лин Бао доказал Чоудхури, что его собственный телефон был взломан.
В часы после отключения света время текло странно. Все знали, что минуты были критическими, все интуитивно понимали, что события того типа, которые формируют историю, разворачиваются в этот самый момент. Но никто не понимал их формы; никто не понимал, что это были за события или какой будет эта история. Так много всего происходило — Вен Руи , F-35, Air Force One, которые, казалось, исчезли, — и все же у них не было никаких новостей. Как бы отчаянно они ни пытались понять масштабы этой атаки, они не могли даже сделать безопасный телефонный звонок. Все было скомпрометировано.
Они продолжались в общем, безрезультатном безумии, когда Чоудхури и Хендриксон заперлись в Ситуационной комнате, склонились над столом для совещаний, строчили в блокнотах, разрабатывали планы, а затем отбрасывали их. Пока через несколько часов босс Чоудхури, Трент Уайзкарвер, советник по национальной безопасности, не появился в открытых дверях.
Сначала они его не заметили.
— Сэнди, — сказал он.
Чоудхури ошеломленно поднял глаза. — Сэр?
Десятилетия назад Уискарвер играл тайлбека в Вест-Пойнте, и он все еще выглядел соответственно своей роли. Рукава его рубашки были закатаны до толстых предплечий, галстук ослаблен на шее, а копна волос цвета соли с перцем была растрепана. Он носил очки без оправы (он был сильно близорук) и выглядел так, словно спал в своем мятом костюме от Brooks Brothers. — Сколько у тебя наличных?
— Сэр?
— Наличными. Мне нужно восемьдесят баксов. Моя государственная кредитная карточка не работает .
Чоудхури порылся в карманах, Хендриксон тоже. На двоих у них получилось семьдесят шесть долларов, три из которых были в четвертаках. Чоудхури передавал горсть монет и скомканную пачку банкнот Уискарверу, когда они шли из Западного крыла к вестибюлю Белого дома и Северной лужайке, где на изогнутой подъездной дорожке у фонтана стояло такси метро. Охранник Секретной службы в форме вручил Чоудхури права таксиста и техпаспорт, а затем вернулся на свой пост. Босс Чоудхури коротко объяснил, что его самолет был вынужден отклониться к Даллесу и приземлиться под видом гражданского самолета. Это означало, что их не будет встречать ни эскорт, ни кортеж Секретной службы, ни тщательно продуманная охрана. Сама президент должна была вернуться в Эндрюс в течение часа. С первого самолета ее связь оказалась ограниченной, она могла связаться с четырехзвездочным командующим Стратегическим командованием и разговаривала с вице-президентом, но эти сокращения в их иерархии коммуникаций были явно разработаны тем, кто спровоцировал атаку, как способ избежать непреднамеренной ядерной эскалации. Пекин (или кто бы это ни сделал) наверняка знал, что если у него не было связи со своим ядерным потенциалом, существовали протоколы для автоматического упреждающего удара. Однако у нее не было прямых контактов ни с министром обороны, ни с кем-либо из ее боевых командиров на местах, кроме Стратегического командования. Установление контакта с ними было работой Умника. Отказавшись дожидаться официальных распоряжений о поездке, когда его самолет приземлится, он бросился в главный терминал Даллеса и сел в такси, чтобы к приезду Президента у него были связи в Белом доме. И вот Умник оказался здесь, не имея ни цента, чтобы заплатить за проезд.