224 Избранные страницы
Шрифт:
– Конечно, научного диспута я поддерживать на этом языке не берусь, но объясниться в границах светского обихода всегда могу.
Но бо-фрер Сенечка этим не удовольствовался и попросил сказать хоть несколько слов.
– Я могу сказать, - пробормотал Ливон, - я могу, например, сказать: "хоу ду ю ду"3.
– А потом что?
– А потом уйду. Я хозяин. Мало ли у меня дел. Поздоровался с гостями да и пошел.
– Ну, ладно, - согласился Сенечка.
– Бери на себя англичан. С островитянами я расправлюсь сам.
Настал вечер.
Скрытые от взоров
Хозяйка, нарядная и взволнованная, улыбалась международной светской улыбкой.
Между прочим, здесь кстати будет отметить свойства светской улыбки. Это отнюдь не обыкновенная человеческая улыбка. Эта улыбка достигается распяливанием рта со сжатыми губами и совершенно серьезными и даже строгими глазами. Улыбка эта говорит не о радости или удовольствии, как обыкновенная человеческая улыбка. Она говорит просто: "Я - человек воспитанный и знаю, какую именно рожу надо корчить перед гостями светскому человеку".
Одни только японцы не умеют распяливать рта по-светски и изображают искреннюю улыбку и даже смех, что придает им откровенно идиотский вид.
Мадам Ливон усвоила европейскую технику и встречала гостей светской улыбкой.
Первым пришел господин густо испанского типа и молча тряхнул руку хозяину и хозяйке.
– Enchant?e!1 - сказала хозяйка.
– Хабла, хабла!
– крикнул хозяин и тотчас повернулся и убежал, делая вид, что его позвали.
Испанец вошел в гостиную, потянул носом и, поймав струи сандвичей, пошел к буфету.
Вторым пришел господин английского типа.
– Хоу ду ю ду?
– воскликнул хозяин и убежал, делая вид, что его позвали.
Словом, все пошло как по маслу.
Англичанин вошел, оглянулся, увидел фигуру у буфета и молча к ней присоединился.
Затем пришел бо-фрер Сенечка и привел с собой корейского журналиста с женой, бразильянца с сестрой, норвежца и итальянца. Потом пришли три англичанки, и никто не знал, кто, собственно говоря, их пригласил. Англичанки были старые, но очень веселые, бегали по всем комнатам, потом попросили у лакея Михайлы перо и сели писать открытки друзьям.
Сенечка суетился и старался внести оживление. Но гости выстроились в ряд около буфета и молча ели. Точно лошади в стойле.
Пришла подруга хозяйки, Лизочка Бровкина.
– Ну что? Как?
– спросила она.
– Enchant?e!
– томно ответила мадам Ливон и прошипела шепотом:
– Умоляю, не говорите по-русски.
– Ах!
– спохватилась Лизочка.
– Et moi aussi enchant?e avec plaisir1.
И плавно пошла в гостиную.
– Мосье!
– светски улыбаясь, сказала м-м Ливон Сенечке и отвела в сторону.
– Ке фер2 с ними? Ради бога! Ну, пока они еще едят, а потом что? И почему не едут артисты и государственные люди?
– Подожди. Надо же их перезнакомить. Вот, смотри, кто-то еще пришел. Подойди к нему и знакомь.
Новый представился. Он - японский художник Нио-Лава. Хозяйка подвела его к столу и, не давая времени схватить сдобную булку,
– Оська! Ты как сюда попал?
– Неужели Моня Шперумфель?
– обрадовался японец.
– А где же Раечка?
Хозяйка старалась нервным смехом заглушить эту неуместную беседу.
В это время громкое "хоу ду ю ду" заставило ее обернуться. Это сам Ливон ввел новую гостью.
– Американская поэтесса, - шепнул Сенечка.
– Я сам ее пригласил. Пишет во всех нью-йорк-ских журналах. Мадам! Enchant?e!
– Enchant?e!
– зафинтила хозяйка.
– Пермете муа1...
Но гостья, толстая, красная, скверно одетая, уставилась куда-то и, казалось, ничего не слышала. Хозяева и Сенечка смущенно проследили ее взгляд и с ужасом убедились, что уставилась она на лакея Михайлу.
– Господи! Что же это?
– Мишка!
– закричала американка.
– Михаил Андреевич! Да ты ли это?
– Вуй-с!
– завопил Михайло и брякнул об пол поднос.
– Простите, - сказала американка по-английски.
– Это мой первый муж. Теперь я за американцем.
И, обратясь снова к Михайле, крикнула:
– Да иди же сюда. Садись, поболтаем.
Подхватила его под руки и потащила на диван.
– Какой кошмар! Какой кошмар!
– шептала хозяйка, сохраняя на лице судорожную светскую улыбку.
И вдруг отрадный голос Сенечки возгласил:
– Мосье Джумада де Камбоджа шантра ле шансон де сон пеи1.
Очень смуглый господин подошел к роялю, сел, сыграл прелюдию, тряхнул головой:
Вдо-ль да по речке,
Вдоль да по Казанке
Серый селезень плывет!
– Что это - сон?
– шепчет мадам Ливон.
Нет, не сон. Выговаривает так отчетливо. Это не сон, это ужас. Голова кружится... туман... А это что? Одна из старых англичанок с бразилианской сестрой замахала платочком и поплыла серой утицей русскую, русскую...
– Сенечка!
– шепчет мадам Ливон.
– Сенечка! Я умираю...
Но Сенечка ничего не отвечает. Он выпучил глаза и слушает, как корейский журналист, до сих пор объяснявшийся только по-французски с явно корейским акцентом, говорит ему:
– Я сразу вспомнил, что встречался с вами. Не бывали ли вы случайно в Боровичах? У Костяковых? А? Сам-то я костромич. А? В Боровичах не бывали? У нас было лесное дело. А? В Боровичах?
Время
Это был отличный ресторан с шашлыками, пельменями, поросенком, осетриной и художественной программой. Художественная программа не ограничивалась одними русскими номерами, "Лапоточками", да "Бубличками", да "Очами черными". Среди исполнителей были негритянки, и мексиканки, и испанцы, и джентльмены неопределенного джазовского племени, певшие на всех языках малопонятные носовые слова, пошевеливая бедрами. Даже заведомо русские артисты, перекрестившись за кулисами, пели на "бис" по-французски и по-английски.