23 июня. "День М"
Шрифт:
Но прежде всего следует чётко обозначить и разделить два очень важных момента.
Первое. Наступательная направленность военной доктрины сталинского государства является несомненным, бесспорным фактом. Это — не гипотеза. Это уставная норма, «категорически и выпукло» выраженная в первых же параграфах Полевого устава ПУ-39. «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории».
Второе. Наступательная направленность планов и системы боевой подготовки Красной Армии ни в коей мере не может служить доказательством агрессивности внешней политики сталинской империи. Ни в коей мере. Армия любой великой державы создаётся именно для того, чтобы разгромить (или по меньшей мере значительного ослабить) вооружённые силы противника. Самым эффективным способом решения этой задачи было, есть и будет наступление («только
Предельная и неизменная агрессивность сталинской империи находила своё выражение и подтверждение не в параграфах Полевого устава (эти параграфы были просто разумны, и не более того) и даже не в огромной численности Красной Армии (фашистская Италия совершала многочисленные акты агрессии, имея вооружённые силы смехотворно малые в сравнении с численностью советской армии), а совсем в других событиях и фактах. Например, в Государственном гербе СССР, на котором серп с молотом накрывали весь земной шар, на каковом шаре границы «пролетарского государства» не были обозначены даже тончайшей линией. Тех, кто считает этот факт малозначимой деталью, я попрошу назвать мне хотя бы ещё одно государство с подобными претензиями в официальной символике. Я другой такой страны не знаю.
Агрессивность созданного Лениным — Сталиным государства вырастала из откровенного, демонстративного произвола и беззакония во внутренней политике («диктатура пролетариата есть власть, завоёванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами» — В. И. Ленин), из неприкрытых мессианских амбиций коммунистических лидеров: вооружённый переворот, приведший их к власти, объявлялся «величайшим событием мировой истории», созданный на развалинах России тоталитарный монстр был назван «осуществлённой мечтой человечества». Агрессивность сталинской империи формировалась всепроникающей официальной пропагандой, которая денно и нощно внушала населению (и прежде всего — бойцам и командирам Красной Армии) тезис о том, что они не только имеют право, но даже обязаны («наш интернациональный долг») вооружённым путём «помочь» установить советские порядки в любой стране, на которую им укажет начальство. Впрочем, с началом мировой войны лицемерные разглагольствования об «интернациональном долге» начали сменяться откровенно имперскими призывами. «Наша партия и Советское правительство борются не за мир ради мира, а связывают лозунг мира с интересами социализма, с задачей обеспечения государственных интересов СССР… Где и при каких бы условиях Красная Армия ни вела войну, она будет исходить из интересов своей Родины, из задач укрепления силы и могущества Советского Союза. И только в меру решения этой основной задачи Красная Армия выполнит свои интернациональные обязанности». (4, стр. 578) К началу лета 1941 г. советская военная пропаганда практически сбросила всякий камуфляж и начала прямую подготовку армии и народа к широкомасштабной захватнической войне. Подготовленная в начале июня 1941 г. лично секретарём ЦК ВКП(б) A. C. Щербаковым Директива «О состоянии военно-политической пропаганды» была уже составлена в таких выражениях:
«…Внешняя политика Советского Союза ничего общего не имеет с пацифизмом, со стремлением к достижению мира во что бы то ни стало… Ленинизм учит, что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий (подчёркнуто мной. — М.С.) против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма. До поры до времени СССР не мог приступить к таким действиям ввиду военной слабости. Но теперь эта военная слабость отошла в прошлое… В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия..» (6, стр. 302)
Агрессивность сталинской империи находила своё ежедневное подтверждение в деятельности глобальной подрывной организации, которая, игнорируя
Наконец, в 1939–1940 годах агрессивная внешняя политика сталинской империи нашла своё прямое выражение в захвате и аннексии территорий, свержении конституционной власти, осуществлённых вооружённым насилием (или угрозой его применения) по отношению к Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше и Румынии. После этих событии фиговый листочек вступительной фразы 2-го параграфа Полевого устава («Если враг навяжет нам войну») мог ввести в заблуждение только тех, кто упорно не желает знать и видеть реальные факты. Кремлёвские правители откровенно показали, что толковать эту фразу они будут безгранично широко.
17 сентября 1939 г. Польша «навязала войну» и «вынудила» Советский Союз в одностороннем порядке разорвать Договор о ненападении (заключён 25 июля 1932 г., затем в 1937 г. пролонгирован до 1945 г.) тем, что превратилась — по официальному заявлению главы правительства Молотова — в «удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР».
В конце сентября 1939 г. Эстония и Латвия «вынудили» Советский Союз прибегнуть к угрозе вооружённого вторжения тем, что на их суверенной территории, границы которой были определены в 1920 г. мирными договорами с советской Россией, находились морские порты, которые Сталину и Молотову очень понравились. 24 сентября 1939 г. Молотов так прямо и говорил министру иностранных дел Эстонии К. Сельтеру: «Советскому Союзу необходим выход к Балтийскому морю (Ленинград таковым «выходом» уже не считался? — М.С.). Если вы не пожелаете заключить с нами пакт о взаимопомощи, то нам придётся искать для гарантирования нашей безопасности другие пути… Советую вам пойти навстречу пожеланиям Советского Союза, чтобы избежать худшего…». (1, стр. 179) Обещанное «худшее» было близко и возможно. Директива наркома обороны СССР № 043/оп от 26 сентября 1939 г. требовала «немедленно приступить к сосредоточению сил на эстоно-латвийской границе и закончить таковое к 29 сентября». Войскам была поставлена задача «нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам… разбить войска противника и наступать на Юрьев и в дальнейшем — на Таллин и Пярну… быстрым и решительным ударом по обеим берегам реки Двина наступать в общем направлении на Ригу…». 28 сентября 1939 г. командование Краснознамённого Балтфлота получило приказ привести флот в полную боевую готовность к утру 29 сентября. Перед флотом была поставлена задача «захватить флот Эстонии, не допустив его ухода в нейтральные воды, поддержать артогнём сухопутные войска на побережье Финского залива, быть готовым к высадке десанта…». (1, стр.180) Лишь «добровольное» согласие правительств Эстонии и Латвии на заключение договоров с СССР сделало запланированную военную акцию излишней.
Финляндия «навязала войну» Советскому Союзу и «вынудила» его неизменно миролюбивое правительство нарушить Договор о мире, подписанный в 1920 г., и Договор о ненападении, заключённый между Финляндией и СССР в 1932 г. и пролонгированный в 1936 году, «возмутительными провокациями финляндской военщины, вплоть до артиллерийского обстрела наших воинских частей под Ленинградом, приведшего к тяжёлым жертвам в красноармейских частях» (речь Молотова от 29 ноября 1939 г.). Как теперь известно, использование Молотовым множественного числа было чистым (т. е. грязным) враньём: имела место только одна провокация и один обстрел одной красноармейской части (68-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии у деревни Майнила), в каковой части, однако, никаких жертв (судя по подлинным документам полка и дивизии, введённым в научный оборот П. Аптекарем) вообще не было. Дискуссионным остаётся лишь вопрос о том, был ли в реальности этот «обстрел» (т. е. провокация, организованная сталинскими спецслужбами) или же весь «майнильский инцидент» вымышлен от начала и до конца.
Ещё более зверскими были «провокации литовской военщины», которая «похищала и пытала» с целью получения военных тайн рядовых красноармейцев из состава расквартированных в Литве с осени 1939 г. советских воинских гарнизонов. 30 мая 1940 г. в газете «Известия» было опубликовано официальное сообщение Наркомата иностранных дел СССР об этих возмутительных преступлениях. Правда, фамилии «похищенных красноармейцев» советская сторона всё время путала. (1, стр. 195) Предложение литовской стороны о проведении совместного расследования было с гневом отклонено («литовские власти под видом расследования и принятия мер по отношению к виновным расправляются с друзьями СССР» — директива Политуправления РККА № 5258 от 13 июня 1940 г.). 15–17 июня 1941 г. все три прибалтийских государства (Литва, Латвия и Эстония) были полностью оккупированы Красной Армией, а спустя месяц — аннексированы. Самое же удивительное заключается в том, что судьба «похищенных красноармейцев» так никогда и не была выяснена! О них просто забыли — причём именно тогда, когда установление полного военного контроля над Прибалтикой открыло неограниченные возможности для «поиска похищенных», для предания виновных суду, а тел «замученных литовской военщиной красноармейцев» — земле. Ни советская пресса, ни секретные приказы советского военного командования так ничего и не сообщили бойцам и командирам РККА о судьбе их «пропавших» товарищей…