Шрифт:
Россия переживает шрифтовой бум, а когда-то мы пробавлялись пятью гарнитурами. В те недалёкие времена я трепетал перед всем, что связано со шрифтом, ныне хотел бы развенчать культ этого изящного предмета. Нет, я ценю и, кажется, понимаю творчество талантливых и бойких мастеров тончайших различий и оптических иллюзий, но не считаю нормальным такое положение вещей, когда их (мастеров) стараниями проблематика мельчайшего структурного элемента начинает теснить проблематику зрительного оформления текста и графической вещи в целом, когда камерный «тайп-дизайн» норовит подменить большую «типографику». Оснований для скепсиса немало. Достаточно сказать, что первый русский журнал по типографике (так широко он себя позиционирует) назван именно «Шрифтом» и, судя по первым шагам, готов оправдать (быть может, нечаянно, повинуясь обстоятельствам русской графической жизни) заявленную в заголовке узость и камерность [1] .
1
Увы,
Как член редколлегии журнала, я обязан отреагировать на то, что вижу и слышу в нашем типографическом сообществе. Своими суждениями я хотел бы опротестовать всё усиливающийся шрифтостремительный уклон, очертить область осознанного (отнюдь не холодного) безразличия к форме наборного знака, умерить пафос буквосозидания — словом, бросить другой (скептический) взгляд на шрифтовую проблематику.
Шрифтовая проблематика проявляется в работе делателей — шрифтовиков [2] , а также в выборе шрифта пользователями — дизайнерами широкого профиля. За выбором начинается типографика в истинном смысле слова. На её бескрайнем поле конь русской творческой активности, увы, не валялся. Посему мой «манифест» адресован не в последнюю очередь и типографам-пользователям — в качестве призыва к их активизации.
2
Те, кому дороги чужие слова, может считать, что шрифтовик — это и есть тайп-дизайнер. Впрочем, в данном случае русское слово (могущее кому-то показаться обидным) по значению несколько шире западного аналога.
Я рассматриваю шрифт без микроскопа — неизнеженными глазами пользователя и в широком контексте отечественной графической культуры. При этом опираюсь на опыт наблюдения за типографической реальностью разных времён и народов. Справедливость моих суждений в одних случаях, надеюсь, очевидна, в других — труднодоказуема в той же мере, что и ходовые «истины» шрифтовиков.
Далее идут пункты.
1 Шрифтоцентризм [3] нечаянно и беззлобно высмеян дедушкой Крыловым. Кому как не апологетам апрошей, засечек и лигатур адресована басня «Любопытный»?
3
Объект моей «атаки» можно также назвать шрифтоманией, шрифтовым фетишизмом, шрифтовой лихорадкой или, шутя, синдромом правильной засечки.
2 Владимир Ефимов упрекал меня в неуказании имён шрифтов в комментариях к типографическим примерам. Ответить на упрёк было просто: эти красивые имена ничего не добавляют к трактовке облика текста. И откуда мне их знать, если они в большинстве случаев не указаны в выходных данных [4] . Указывать всё же стоит — где-то рядом с данными о бумаге. Как атрибут конкретной типографической вещи большего, чем бумага, шрифт не заслуживает.
4
По ГОСТу советского происхождения требовалось и, кажется, до сих пор требуется указывать гарнитуру. В прошлые времена это делалось не всегда, а в нынешние, когда уже есть что указывать, происходит ещё реже. О шрифте молчат колофоны всех «Красивейших книг мира», коими я располагаю.
3 Для зрительного представления своего продукта шрифтовикам достаточно бессмысленных слов и обрывков фраз, искусственно сформированных [5] . Это симптоматично, так как для пользователя шрифт — всего лишь материал, микроэлемент композиции, данный в готовом виде и в некотором смысле полузначимый. Чтобы оценить ролевой вес шрифта в графической вещи, достаточно разглядеть взятую наугад страницу или всего лишь одну строчку.
5
Как бы это было, однако, естественно и убедительно, если бы шрифтовики «хвастались» своими достижениями не на искусственных образцах, а на примерах реальных (изданных) графических вещей, подтверждающих жизнеспособность гарнитуры.
4
6
Такое нынче время: без компьютера я не смог бы сочинить и эту декларацию.
5 Каждый шрифт по-своему хорош в массиве набора. Прелестна любая фактура, возникающая в мелком кегле, и любой «узор» — в крупном. В мелком кегле особенность и достоинство шрифта «растворяются» в фактуре, в крупном, когда каждый знак можно ощупать взором, — выпячиваются. При сильном укрупнении даже некачественный (хотя бы и не совсем регулярный) шрифт может выказать брутальную привлекательность.
6 Все шрифты, находящиеся в активном пользовании, равнопригодны. Для любого текста годится любой текстовой шрифт. Все хорошие шрифты — текстовые. Сам термин «текстовой шрифт» чреват тавтологией и просит кавычек. (Важная оговорка последует ниже — см. пункт 17.)
7 Значение шрифта в типографике легко преувеличить. Но если всё-таки «приметить слона» пространственной организации текста, окажется, что шрифт не есть основа типографики, хотя он и пронизывает насквозь всю типографическую композицию, образует её субстанцию. Полезная аналогия: отдельный кирпич — кирпичная кладка — архитектура кирпичного здания.
8 Шрифтография и типографика текста не коррелируют: делание и пользование — автономные миры [7] . И если пользование — это всякий раз конкретная задача, то делание, в сущности, одна и та же. Отличный шрифт не только не спасает плохую типографику, но и становится досадным знаком напрасных усилий шрифтовика. Хорошая типографика возможна и с плоховатым шрифтом [8] . Пользователю негоже сетовать на дефекты шрифта. Данность с её графической самостью дороже абсолютного качества!
7
Шрифтовики, мягко говоря, не блещут в оформлении текста. Это очевидно и симптоматично.
8
Признаюсь, что примеры сочетания плохого шрифта с хорошей типографикой отыскать нелегко. Щепетильным дизайнерам достоинство шрифта ведомо не хуже, чем шрифтовикам.