2666
Шрифт:
Страдание ее было подобно скрипу мела по доске. Словно бы кто-то из детишек скрипит мелом по доске. Или это был не мел, а ногти, а может, и не ногти, а зубы. Со временем кошмар, кошмар про дом Клауса, как она его называла, стал возвращаться все чаще и чаще. Временами, по утрам, помогая Вернеру приготовить завтрак, она говорила:
— Мне приснился кошмар.
— О доме Клауса? — спрашивал Вернер.
И Лотте, не глядя на него, с рассеянным выражением лица кивала. В глубине души, она, как и Вернер, надеялась, что Клаус со временем обратится к ним за деньгами, но годы шли и Клаус, похоже, навсегда затерялся в Соединенных Штатах.
— Зная Клауса,— говорил Вернер,— думаю, он сейчас вполне может быть где-нибудь на Аляске.
Однажды
Во время путешествия, возможно насмотревшись американских фильмов, они решили, что лучше, наверное, будет нанять частного детектива. Пришли к одному такому в Атланте и изложили ему суть дела. Вернер немного говорил по-английски, а детектив оказался парнем отнюдь не жеманным (раньше он служил в полиции Атланты), так что выбежал купить англо-немецкий словарь, оставив их сидеть в своем кабинете, а потом прибежал обратно и продолжил разговор как ни в чем не бывало. Кроме того, он не был мошенником и сразу сказал, что найти после такого долгого периода времени немца, получившего американское гражданство,— это все равно что искать иголку в стоге сена.
— Возможно, он даже имя сменил,— сказал он.
Но они все равно хотели попробовать и заплатили ему за месяц вперед, а детектив сказал, что через месяц вышлет им результаты расследования в Германию. Через месяц в Падерборн пришел толстый конверт с расшифровкой трат и рассказом о расследовании.
Результат — нулевой.
Детектив сумел найти чувака, который знал Клауса (хозяина здания, где тот жил), через него вышел на человека, который взял немца на работу, но когда тот уехал из Атланты, то никому не сказал, куда направляется. Детектив предлагал им другие стратегии расследования, но для этого ему необходимы были еще деньги, и Вернер с Лотте решили ответить: мол, благодарим за работу, но на данный момент это всё.
Несколько лет спустя Вернер умер от сердечного приступа, и Лотте осталась одна. Любая другая женщина в такой ситуации, возможно, погрузилась бы в горе и печаль, но Лотте не сдалась перед лицом судьбы и вместо того, чтобы сидеть и горевать, удвоила и утроила свой дневной объем работы. И не только получала прибыль от инвестиций и от работы мастерской, но и вложила остаток капитала, занялась другими делами, и они пошли у нее очень хорошо.
Работая так, очень много работая, она даже помолодела. Лотте совала нос во все дела, никогда не сидела в праздности, некоторые работники ее в конце концов просто возненавидели — но ей было на это плевать. Во время отпуска (семь или девять дней максимум) она отправлялась в теплые места, в Италию или Испанию, и там загорала на пляже и читала бестселлеры. Иногда ездила с приятельницами, но в основном выходила из гостиницы, переходила улицу — и тут же оказывалась на пляже, где платила мальчику за лежак и зонтик. Там снимала верхнюю часть купальника (и плевать ей было, в каком состоянии нынче ее грудь) или опускала купальник пониже живота и засыпала на солнце. Проснувшись, поворачивала зонтик, чтобы снова оказаться в тени, и начинала читать. Время от времени мальчик, который сдавал внаем зонтики и лежаки, подходил, и Лотте давала ему денег на «куба либре» или кувшин сангрии с большим количеством льда. Временами вечером выходила на террасу гостиницы или на дискотеку, которая устраивалась на первом этаже и куда в основном спускались немцы, англичане и голландцы более или менее ее возраста, и она сидела, и смотрела на то, как пары танцуют,
В 1995 году она получила телеграмму из Мексики, города под названием Санта-Тереса, где сообщалось, что Клаус в тюрьме. Телеграмму отправила некая Виктория Сантолайя, адвокат Клауса. Потрясение, которое испытала Лотте, было так велико, что ей пришлось выйти из кабинета, подняться в квартиру и лечь в постель, хотя, конечно, ни о каком сне не могло идти и речи. Клаус жив. Это и было самое важное. Она ответила на телеграмму, дала свой номер телефона и через четыре дня, после диалога с телефонистками, которые хотели знать, примет ли она звонок за свой счет, услышала голос женщины, которая говорила по-английски, очень медленно, произнося каждый слог,— увы, Лотте ничего не поняла, ибо не знала языка. В конце концов женский голос произнес на чем-то вроде немецкого: «Клаус хорошо», «переводчик». И еще что-то, оно вроде походило на немецкий, или Виктории Сантолайя показалось, что походило и что Лотте тоже не поняла. Номер телефона женщина продиктовала по-английски, несколько раз, и его Лотте записала на бумажке — в конце концов, цифры по-английски можно выучить без проблем.
В тот день она не работала. Позвонила в школу секретарш и сказала, что хочет нанять девочку, которая прекрасно владела бы английским и испанским — хотя в мастерской работало несколько слесарей, которые говорили по-английски и могли бы ей помочь. В школе секретарш ответили, что у них есть такая девочка, и спросили, когда она ей понадобится. Лотте объяснила, что девочка нужна незамедлительно. Через три часа в мастерской появилась девушка двадцати пяти лет, шатенка с прямыми волосами, в джинсах; она перекинулась со слесарями парой шуток, а потом поднялась в кабинет Лотте.
Ее звали Ингрид, и Лотте объяснила, что ее сын сидит в мексиканской тюрьме, а ей нужно поговорить с его мексиканским адвокатом, но она сама не говорит ни по-английски, ни по-испански. Сказав все это, Лотте думала, что придется объяснять все по второму разу, но Ингрид была умной девочкой и это не понадобилось. Она взяла телефон и позвонила в справочную, чтобы узнать, какая часовая разница у них с Мексикой. Затем позвонила адвокату и где-то минут пятнадцать разговаривала с ней по-испански, хотя время от времени и переходила на английский, чтобы уточнить некоторые термины, и постоянно что-то писала в блокноте. В конце сказала: мы перезвоним, и повесила трубку.
Лотте сидела за столом и, когда Ингрид повесила трубку, приготовилась с худшему.
— Клаус сидит в тюрьме Санта-Тереса — это такой город на севере Мексики, на границе с Соединенными Штатами,— сказала она,— но у него все хорошо со здоровьем и ему не нанесли телесных повреждений.
Прежде чем Лотте успела спросить, за что Клауса посадили, Ингрид предложила выпить чаю или кофе. Лотте приготовила две чашки чая, и, ходя по кухне, поглядывала на Ингрид, которая просматривала свои заметки.
— Его обвиняют в убийстве нескольких женщин,— сказала девушка, отпив два глотка.
— Клаус никогда бы такого не сделал,— сказала Лотте.
Ингрид кивнула и затем сказала, что адвокату, этой Виктории Сантолайя, нужны деньги.
Той ночью Лотте впервые за много времени приснился брат. Арчимбольди шел по пустыне в шортах и соломенной шляпе, а вокруг тянулись пески, одна за другой, до самого горизонта, перекатывались дюны. Она ему что-то кричала, кричала, остановись, мол, никуда отсюда ты не попадешь, но Арчимбольди все уходил и уходил, словно хотел навсегда затеряться в этой непонятной и враждебной земле.