29 отравленных принцев
Шрифт:
Бешено замигали фотовспышки, журналисты гурьбой бросились к врачу и Колосову с вопросами. Лесоповалов захлебнулся гневным криком: «Без комментариев!» Осаждаемый со всех сторон несчастный ресторатор Мухин, надсаживая голос, убеждал:
— Но это не может быть отравление фугу! Я уверяю вас, отравиться фугу невозможно — это все россказни про ее яд, миф! Фугу так же безопасна, как осетрина! И потом, у нас первоклассный опытный повар, господин Такеши Сагамори, награжденный почетным дипломом Императорской, академии кулинарного искусства Киото!
И в этот миг все крики, вопросы и возгласы перекрыл хриплый отчаянный вопль, изданный японской глоткой шеф-повара «Расёмона». Японец бешено растолкал журналистов и как раненый вепрь,
— Ловите его! — крикнул топ-менеджер «Расёмона» — единственный понимавший японский язык. — Такеши-сан, умоляю, успокойтесь! Держите его, я слышал — он поклялся сделать себе прямо здесь харакири, если клиент умрет. Не давайте ему запереться в туалете! Отнимите у него Нож! Бог мой, что же вы стоите — спасайте его, мы ему по двенадцать тысяч евро в месяц платим. Мы не: можем его потерять!
Настал полный хаос в приемном покое. Такеши-сан заперся, в туалете, туда начали ломать дверь, сломали. Вытащили драгоценного повара, уже готового перешагнуть жизненный рубеж для спасения самурайской чести. Отняли у него кухонный нож, перевязали порезанные пальцы. Медсестра сделала ему сразу два успокоительных укола.
— Я говорил с врачами, — шепнул Кате Колосов, не принимавший участия в ловле японца, — описал ему те два отравления. Описал признаки. У Мохова та же клиническая картина, что у Студнева и Воробьевой. В peaнимации ему сразу же сделали анализ крови. Никаких биотоксинов не обнаружено, зато на таллиум похоже. Я звонил в ЭКУ, бригада уже выехала. Петровка тоже своих специалистов-химиков пришлет.
— Ты видел — Сайко здесь, — сообщила Катя, — что будем с ним делать? Задерживать?
— Нет. Задерживать мы пока никого не можем без прямых улик. — Лицо Колосова было мрачно. — Мы теряем контроль… перестаем понимать, что происходит. Будем разбираться, обязаны разобраться.
— Опять с нуля или не совсем? — спросила Катя.
— Дождемся точного вывода экспертов. Допросим твою дражайшую приятельницу, которая, по странному стечению обстоятельств, присутствует в эпицентре уже третьего преступления. Потом проведем осмотр и обыски дома у Мохова и в офисе редакции его журнала.
— Что ты хочешь у него найти? — спросила Катя, давая себе слово присутствовать на допросе Анфисы, чтобы не оставить ее на съедение взбешенному неудачами Никите и грубияну Лесоповалову.
— Пока еще не знаю, что. Может быть, причину, по которой убили его, — отрезал Колосов, и по его лицу Катя прочла, как по книге, что, кем бы ни был неуловимый и грозный отравитель — такой наглости, как третье убийство, Никита ему никогда не простит. Катя вздохнула и больше вопросов не задавала.
На соседней банкетке топ-менеджер и два сердобольных журналиста утешали как могли вконец обессиленного от лошадиной дозы успокоительного повара Сагамори. Такеши-сан рыдал, как ребенок, и что-то бессвязно бормотал по-японски. Тут же стоял угрюмый, расстроенный ресторатор Мухин. А рядом молча наблюдавший за всем происходящим Лев Сайко, которого, как показалось настороженной Кате, страдания чужеземного повара нисколько не трогали, а скорее даже забавляли.
Глава 29
С НУЛЯ, НО НЕ СОВСЕМ
Лесоповалов вызвался допросить Анфису Берг лично. Катя присутствовала на допросе, готовясь в случае чего грудью встать на защиту приятельницы. Возможно, это было и не совсем этично, с профессиональной точки зрения. Но Катя была убеждена, что в некоторые моменты женщины должны встречать невзгоды единым сплоченным строем. Даже если не совсем уверены в собственной правоте и безгрешности.
Однако, как ни странно, Лесоповалов вел себя с Анфисой сдержанно и даже искренне сочувствовал: вот, мол, невезуха какая у вас, девушка, три убийства на ваших глазах совершено, да таких, от
Лесоповалов сварил в кофеварке Колосова крепкий кофе, щедро плеснул Анфисе в кружку коньяка из колосовских же запасов — для бодрости духа и успокоения расшатанной нервной системы. И потом между чисто протокольными вопросами: «Жаловался ли Мохов на плохое самочувствие перед посещением японского ресторана?» и «Не упоминал ли он, что утром встречался с кем-то?», забросил Анфисе как бы между прочим: «А вы не замужем, нет?».
И Анфиса в компании Лесоповалова постепенно успокоилась, оттаяла. На вопросы отвечала сосредоточенно, явно стараясь хоть как-то помочь. Увы, рассказ ее был короток. Да, Петр Мохов говорил, что приглашен на презентацию в «Расёмон», да, он не раз упоминал, что там будут предлагать на пробу блюда из фугу. Могло быть известно о презентации в ресторане «Аль-Магриб»? Конечно, могло, Мохов этого не скрывал. Они и сами могли узнать без него через Интернет, Сайко вон тоже явился на презентацию. Прямо на плохое самочувствие Мохов, по словам Анфисы, не жаловался, но выглядел очень неважно. О каких-либо встречах перед презентацией не упоминал.
— Он вообще ничего мне не говорил, только огрызался — отстань да отстань, — печально рассказывала Анфиса, — я тогда даже рассердилась на него, а теперь казню себя — если он уже был отравлен, конечно, ему было не до чего.
Не успела она произнести эту фразу, как из ЭКУ позвонил Колосов (он спешно выехал на вскрытие) и сообщил, что экспертиза установила в останках Мохова наличие большой дозы таллиума сульфата.
— Патологоанатом говорит, что пропорционально увеличению дозы почти вдвое сокращается период общей интоксикации организма, — сказал он, — а это значит, что Мохов был отравлен не за шесть часов до гибели, а всего за час-два. Яд он мог получить непосредственно перед поездкой в ресторан на презентацию. Возможно, на этом и строился расчет убийцы — причиной смерти всё сочтут ядовитую рыбу.
Еще Колосов сказал, чтобы они его в этот вечер не ждали — он вместе с московскими оперативниками и следователем прокуратуры прямо из ЭКУ поедет к Мохову домой и в офис редакции его журнала. Уже получена санкция на осмотр помещений и изъятие всего, что покажется важным для следствия.
— Да, дела плохи, — подытожил Лесоповалов, когда с допросом Анфисы было покончено, и она уехала домой. Катя обещала позвонить ей, как только сможет, и хотела было вернуться к себе в пресс-центр и тоже собираться (все-таки поздний вечер был уже на дворе), но замечание Лесоповалова ее задержало.
— Только-только я этого критика кулинарного хотел пощупать — подтвердит или нет показания Симонова, как бац — он коньки откинул. Словно нарочно, — Лесоповалов сокрушенно вздохнул.
— Значит, Костя, вы все же поверили показаниям Симонова? — спросила Катя.
— Честно? Когда слушал, его сидя здесь, — не верил, а вот когда в Склифе на трупешник любовался, третий по счету, мелькнуло у меня: черт, а вдруг на самом деле… Я вот все прикидывал: ну хорошо, если главный паровоз у нас все же богатый ревнивый муж Гусаров — на кой черт ему, пусть даже из мести, такой нелепый огород городить? Нанимать Воробьеву, чтобы она через брата достала яд, и все для чего? Для убийства какого-то сопляка, любовника своей бывшей жены. Слишком сложно все это и нелогично. — Лесоповалов придвинул и Кате кружку с кофе, сдобренным колосовским коньяком. — Пейте, пока горячий. А вот если поверить на одну секунду показаниям нашего абхазского боевичка о том, что то блюдо на ужине, как там оно называлось, дьявол…