30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Богданов Юрий Николаевич

Борисов И.С., 1890 г.р., слесарь-кузнец, председатель ревизионной комиссии колхоза;

Ерастов И.В., 1890 г.р., кладовщик;

Михайлов А.К., 1886 г.р., бригадир полеводческой бригады;

Ильин С.И., 1886 г.р., заведующий машинно-тракторной станцией (МТС);

Грачёв И.С., 1886 г.р., заведующий фермой;

Екимов П.Е., 1868 г.р., председатель колхоза;

Михайлов И.К., 1893 г.р., конюх.

Все являлись членами колхоза им. Калинина, происходили из крестьян-середняков, по национальности русские, беспартийные, женатые, образование низшее (то есть считались грамотными). Двое из них, А.К. Михайлов и И.С. Грачёв, были ранее судимы.

Обвинение колхозников состояло в том, что, «создав контрреволюционную повстанческую группировку из кулаков, вели активную подрывную работу по развалу колхоза, подготовляли убийство местных советских работников, в частности, председателя сельсовета члена ВКП(б) Максимова, производили потравы посевных площадей, провокационными слухами запугивали колхозников и разжигали недовольство, используя для этого отдельные неполадки в колхозе».

На допросе, проводившемся 3 июля 1937 года оперуполномоченным Лужского райотделения НКВД младшим лейтенантом гб Варицевым и начальником того же отделения лейтенантом гб Богдановым,

обвиняемый Михайлов, подтвердив свою принадлежность к упомянутой группе, показал следующее. Все участники группы считали, что «объединение в колхоз не даёт положительных результатов, приводит сельское хозяйство к упадку и развалу, что советская власть просчиталась в данном вопросе и поставила колхозников в безвыходное положение». Практическая активная деятельность группы, по словам обвиняемого, «началась с 1936 года, когда стало известно, что из-за бесхозяйственности и преступной деятельности отдельных лиц колхозники недополучат значительное количество продуктов по трудодням. Особую активность в распространении провокационных слухов проявлял Борисов, являвшийся руководителем группы, который даже открыто выступал с контрреволюционными выпадами против Советского правительства и проводимых мероприятий в деревне». В помещении правления колхоза в присутствии группы лиц этот слесарь-кузнец заявил, что «колхозников сделали настоящими батраками, и нам необходимо организоваться против Советской власти». Присутствовавшие с ним согласились, а обвиняемый Михайлов добавил, что «колхозники работают за палку, не получая ничего от колхоза». На одном из сборищ группы И.С. Борисов по поводу плана сева на 1937 год сказал, что им «надо согласиться на 50 % плана», а остальное «разложить на служащих, отсутствующих на побочных заработках колхозников и других лиц», чем участников разговора «ориентировал против плана сева». Весной 1937 года было стравлено скоту 14 га некачественно посеянных озимых культур, что привело к полной потере урожая с данного поля. После этого председатель колхоза П.Е. Екимов дал указание установить ограждение участка, а сам вместе с агрономом «составил акт с определением площади потравленных посевов». Кроме того, подрывная деятельность председателя правления заключалась в «очковтирательстве с посевными площадями», что «влияло на снижение стоимости трудодня и обесценивало его». «Посевы производились недоброкачественно» и делались лишь «для показа в сводках о выполнении Госплана». Расхищались корма для скота. Указанные факты вызывали недовольство среди колхозников, подрывали трудовую дисциплину и способствовали проведению «контрреволюционной пропаганды среди окружающих».

Другой «участник контрреволюционной повстанческой группы» обвиняемый И.В. Ерастов, допрошенный 14 июля 1937 года теми же работниками Лужского райотделения НКВД, в дополнение к приведенным выше сведениям дал такие показания: «С конца 1936 года руководитель группы Борисов И.С. давал установки о необходимости организации крестьян против Советской власти и подготовки восстания, заявляя, что при свержении Советской власти колхозы будут распущены и всем будет жить лучше». Участник группы И.С. Грачёв поддержал это заявление: «Прав Борисов, нам необходимо организоваться, поднять восстание и захватить власть». Сам обвиняемый говорил Михайлову: «Теперь ясно, колхозы пришли в тупик, жить стало невозможно, и они должны развалиться. Нам надо не зевать». По поводу «подготовки террористических актов над руководителями Советской власти» Ерастов показал следующее. В конце 1936 года в правлении колхоза Борисов, читая газету о событиях, происходивших на Дальнем Востоке, где Япония «вела активные действия против Советской власти», заявил в присутствии членов группы, что «пахнет порохом, война неизбежна и очень скоро». Далее признанный руководитель стал говорить о деятельности членов группы «в части подготовки восстания и захвата власти». При этом он указал, что «первым шагом будет убийство председателя сельсовета, члена ВКП(б) Максимова». Присутствовавшие с этим согласились, но поручалось ли кому-либо конкретно из членов контрреволюционной группы совершить теракт, обвиняемому не было известно.

На следствии в 1937 году все, кроме Екимова, виновными себя признали и показали, что они «являлись участниками антисоветской организации, существовавшей в колхозе, на протяжении ряда лет занимались вредительской деятельностью, вели среди колхозников антисоветскую агитацию». Допрошенные на следствии свидетели Дмитриев, Филин, Кумище, Фролов, Куприянов, Алексеев охарактеризовали обвиняемых как участников антисоветской организации [А. 13].

В результате внесудебное «правосудие» восторжествовало, а порок был жестоко наказан. Безжалостно расстреляли всех семерых.

В 1940 году по жалобе жены осуждённого Екимова Леноблпрокуратура в порядке надзора проверила данное дело. Учитывая, что «все осуждённые являлись середняками, то есть людьми, не чуждыми советской власти», входили в актив, который вступил в колхоз с первых дней и боролся за укрепление его; арестованы по справкам, данным председателем сельсовета Максимовым, имевшим личную злобу против них; показания свидетелей необъективны и некорректны; не видно, в чём конкретно выражались факты вредительства и подготовки к убийству, проверявший признал необходимым дело отправить на доследование [А. 13]. Дополнительное расследование, видимо, результатов не дало.

Только через 20 лет оказалось, что «При проверке в 1957 году жители деревни показали, что Екимов и другие были первыми организаторами колхоза, пользовались уважением среди колхозников, в силу чего являлись членами правления. К работе в колхозе относились добросовестно, болели за дело».

Теперь пойми, что к чему. Давайте разбираться дальше. Свидетель Белоусов показал, что «Максимов, Кумище, Алексеев оклеветали Борисова и Екимова, так как они не давали возможности разбазаривать колхозное добро и пьянствовать. Свидетель Алексеев дал показания в отношении обвиняемого Грачева с тем, чтобы избавиться от последнего и сожительствовать с его женой, за которой Алексеев ухаживал». (Вот вам и контрреволюционная деятельность!) Допрошенная в качестве свидетеля бывшая жена Грачева, ныне Кондратьева, пояснила, что после ареста её мужа она действительно сожительствовала с Алексеевым.

Свидетели пояснили, что «бывший председатель сельсовета Максимов был нехорошим, вредным человеком, который для достижения своей

цели не останавливался ни перед какими средствами. Поскольку обвиняемые не давали пьянствовать за счёт колхоза, он их оговорил. Это подтверждается тем, что обвиняемые были арестованы по справкам сельсовета, подписанным Максимовым, которые не соответствовали действительности».

Проверкой установлено, что свидетель Кумище происходил из семьи бывшего жандарма. На допросе 2 сентября 1957 года он «охарактеризовал обвиняемых с положительной стороны и сказал, что об их вредительской деятельности ему ничего не известно». Почему Кумище как свидетель в 1937 году дал другие показания, он ответить не мог. Теперь же Кумище заявил, что «с председателем колхоза Екимо-вым он часто ссорился из-за того, что тот предъявлял к работе тракторной бригады МТС, бригадиром которой был свидетель, высокие требования» [А. 13].

Вот и рассудите нас, люди… Стоило ли лишать жизни этих незадачливых семерых колхозников, чтобы выполнить лимитв 4000 человек, назначенный Ленинградской области по первой категории?

Немногим отличаются от крестьянских делнеприятности, постигшие молодых рабочих завода «Смычка». В 1937 году в Лужское райотделение НКВД поступило заявление (сигнал от бдительного товарища)о том, что рабочий этого завода Антонов распевает в кругу своих друзей частушки контрреволюционного содержания. Поскольку данным вопросом заинтересовались районные партийные и советские органы, настаивавшие на скорейшем проведении следствия, то в горячке массовых репрессий чекисты поспешили арестовать фольклорного исполнителя.Через две недели в качестве своих сообщников 19-летний Антонов назвал собственных приятелей того же возраста — Красникова, Иванова, Маякова и Андреева. По санкции прокурора они были арестованы. В характеристиках, выданных заводом и подписанных треугольником(директор, секретарь парткома, председатель профкома), все арестованные представлялись плохо, а относительно Маякова и Андреева указывалось, что они являлись прогульщиками и пьяницами. Так как распространениечастушек не отрицалось, а контрреволюционная повстанческая группабыла налицо, то всем пятерым предъявили обвинение, предусмотренное статьей 58 (пункт 10 [антисоветская агитация] и пункт 11 [преступная организация]) УК РСФСР. В соответствии с постановлением УНКВД ЛО от 8 апреля 1938 года дело направили в Леноблсуд, но оттуда оно вернулось на доследование. 4 июля и 19 августа 1938 года начальник Лужского райотделения НКВД Богданов вместе с районным прокурором Андреевым передопросил обвиняемых. Маяков от своих показаний отказался, а остальные всё ранее сказанное подтвердили. Постановлением УНКВД ЛО 23 октября 1938 года дело опять было направлено в Леноблсуд. Поскольку на счастье весёлых ребятк этому времени массовые репрессии вместе с «Операцией прикрытия» закончились, то было предложено переквалифицировать ранее предъявленные обвинения с политической статьи на хулиганскую.Дело ещё дважды перепроверялось различными работниками госбезопасности и служителями Фемиды, и в итоге областной суд наказал только Антонова и Иванова по статье 74 УК РСФСР, отвесивим по 3 года лагерей, а остальных соучастниковоправдал [А. 10, А. 11]. Так, вместо того чтобы плодотворно трудиться на заводе, повышать свою квалификацию, приносить пользу Родине, молодые парни почти 2 года просидели за решёткой, набравшись блатных познаний.

Представленные в качестве примера несколько следственных дел, проводившихся в Лужском районе Ленинградской области в 1937 году, позволяют нам в совокупности с другими имеющимися в нашем распоряжении материалами сделать следующие выводы.

В процессе первого этапа массовых репрессий, проходившего согласно приказу НКВД № 00447 с лета до конца указанного года, по стандартным обвинениям в контрреволюционной деятельности арестовывались в сельской местности и в провинциальных городах как отдельные граждане, так и группы в составе от 5 до 20 человек. В основном они представляли собой болтунов, занимавшихся антисоветской пропагандой и агитациейв кругу своих односельчан или друзей. По своему составу агитаторыпредставляли собой выходцев, главным образом, из крестьян-середняков, были малограмотными, беспартийными, по национальности являлись русскими (в ноябре-декабре была репрессирована только одна эстонская группа). Очевидно, что эти простые, откровенные люди с недостаточно широким кругозором не умели врать, юлить, изворачиваться, грамотно вести юридическую борьбу со следователем. Они, так же как и вызывавшиеся по делу свидетели, откровенно называли фамилии своих соседей (особенно тех, с кем состояли в неприязненных отношениях), от которых слышали какую-либо хулу в адрес советской и партийной власти, правительства и колхозной жизни, тем более что в русской среде принято ругать всех и вся, не стесняясь в выражениях. Однако, когда свидетели увидели, к каким трагическим последствиям привели их честные показания, что дома соседей, против которых они свидетельствовали, осиротели и захирели, то через несколько лет (а тем более через 20 лет) от своих слов, сказанных в 1937 году, отказывались и, более того, по-русски от души жалели, а потому хвалили, как могли, расстрелянных и заключённых, говорили теперь о них как о самых передовых работниках.

Особые тройки,вынося свои внесудебные приговоры, карали беспощадно, особенно руководителей группы, довыявленных кулаков, служителей церкви, а также лиц, уличённых, кроме разговоров, ещё в каких-либо действиях. Только по приведенным нами нескольким следственным делам были расстреляны 17 человек и к 10 годам лишения свободы приговорены 13 человек. В итоге более 30 русских крестьян оказались врагами народа.К концу 1937 года, к завершению первого этапа великой чистки,смертные приговоры выносились ежедневно вплоть до 30 декабря, чтобы в ночь под Новый год расстрелять последних недовольных Советской властью.