33 способа перепрограммирования организма на счастье и здоровье. Метод "Аватар"
Шрифт:
О высокой поэзии…
А ведь я побежал тогда в Публичку. Не первым делом, конечно, а как только выдался свободный денек после нашей тибетской экспедиции. Зашел в отдел библиотеки на Садовой и выписал там в каталоге книгу замечательного поэта Василия Дмитриевича Лебелянского, стихи которого спасли нам жизнь в Гималаях. Как же я мог не догадаться!
— Простите, Мишель, — стал извиняться я. — Это библиотечный шифр той самой книги Лебелянского. Я помню, как выписывал его на специальную карточку в зале каталогов Публички. Действительно: Ш616 Р855 Л3057. Но что означает третья строка? Ведь в шифре Публички традиционно две строчки.
— Мой друг, —
— Папа, зачем ты обижаешь Петровича? — не выдержала Алексия.
— Я в состоянии защитить себя сам! — гордо заявил Петрович. — По долгу службы мне не раз приходилось бывать в Российской национальной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Нетрудно понять, что в библиографическом указании на книгу завершающее число означает номер страницы.
Ай да Петрович! Не ожидал. Молодец! Как ни в чем не бывало, Мессинг продолжил:
— Теперь, друзья, срочно связываемся Петербургом. Пусть секретарь в Институте традиционной медицины немедленно побежит в Публичку и сделает сканер этой семнадцатой страницы для пересылки нам.
Наутро перед нами лежал текст стихотворения Василия Дмитриевича Лебелянского:
Извилист путь души в сеченьях всякой должной истины. Щека к щеке прильнет под мокрым покрывалом темноты. Идущий подытожит знаки спектров одиноких. Выстроить Теченье сна легко, когда до горизонта и обратно жгут цветы. Едва начнется день, то только в свете продолжений бесконечности Отмоют окна одичавших комнат этих. Из пределов новых слов Зияет что-то, что способно дух почти любой беспечности Елеем вымыть и спросить потом дорогу до начала всех основ. Решенье будет долго биться вдоль сухих и злых параметров. Оторван будет край от пролежавшей сорок лет без дела простыни. А тишина пройдет опять вокруг всех этих стенок каменных. Тогда чуть легче станет выдвигаться крошкой в чьи-то сны. Листва сопит. Движенье достижений в этом доме еле слышное Акрилом прожигает сущность всех былых и пожилых вещей На новом троне созерцанья. Будет проще в этом мире вытащить Туман со дна ущелья. Может, стоит сделать мир чуть-чуть смешней?Наш спор о предназначении поэзии
— Извините, друзья, но я ничего не понял, — первым признался Петрович после прочтения стихотворения Лебелянского.
Пожалуй, полковник смог сказать то, что я бы сказать постеснялся, ведь я тоже не понял ничего. Интересно, поняла ли Алексия? Мессинг — тот, уж точно, все понял, но, как водится, молчит. Может, еще раз вчитаться? Как-то не нравится мне, что ипсилон выводит не на отгадку, а на построение другого ипсилона. Похоже на то, что Мессинг сейчас этим и займется: будет выявлять ключевые слова, потом примется за сведение их в системы числителя и знаменателя…
— Рушель, — нарушил мои размышления Мессинг, — вы поняли, что здесь, в этом тексте Лебелянского, нам поможет?
— Признаться, мой друг, не понял ничего. Мне интересно, что думает по этому поводу Алексия.
— Я должна очень внимательно
— Можно я спрошу? — обратился к Мессингу У Э. — А о чем этот текст вообще?
Классно! Мы с Петровичем постеснялись, а У Э спросил и теперь ждет ответа. Мессинг немного вскипел:
— Что значит «о чем»? Это же лирика! А лирика, коллеги, не бывает «о чем-то». Лирика передает образ чувства! Неужели вы не поняли, что чувствовал автор, создавая это стихотворение?! Я просто возмущен вашей черствостью по отношению к стихам!
Мишель замолчал. Кажется, он даже немного обиделся на то, что мы не поняли его любимого поэта.
— Мишель, — нарушил молчание я, — никто не сомневается в гениальности Василия Лебелянского. Стихи, конечно, прекрасны! Но скажите мне, мой друг, когда я читаю Есенина, Маяковского, Пушкина, Лермонтова, Ахматову, мне, простите Бога ради, образы понятны…
— Вы уверены, что вам все понятно? — Мессинг начинал выходить из себя, а я люблю друга в такие моменты. — Тогда поясните мне пушкинских «Бесов»! Извольте!
На помощь мне пришла Алексия, потому что, если честно, то «пояснить» стихотворение Пушкина «Бесы» я мог бы только так, как усвоил в школе. А это совсем не аргумент в полемике с моим ученым оппонентом. Алексия улыбнулась и сказала:
— Пап'a, ну, не устраивать же теперь филологический спор о природе лирики. У нас все-таки другие задачи на данный момент, не так ли? — и с некоторой укоризной добавила в мою сторону: — А вам, Рушель, в стихах Гумилева, Мандельштама или Блока все понятно?
Я счел нужным смолчать в ответ на эту колкость и почему-то припомнил несколько строк из Бродского… Впрочем, признаваться в том, что и в Бродском многого не понимаю, мне не хотелось. Хотелось как можно быстрее получить ответ на вопрос: что полезного для нашего дела дают эти шестнадцать строк из наследия Василия Дмитриевича Лебелянского?
А ларчик просто открывался!
— Коллеги, простите, я несколько погорячился, — Мессинг, как водится, был искренним в своем раскаянии. — С этим текстом, что сейчас лежит перед вами, все так просто, что вам, друзья мои, даже и не снилось. Никаких ипсилонов! Никаких сложных интерпретаций! Никаких зашифрованных заклинаний!
— Но что тогда? Что здесь спрятано? — шумел Петрович.
— Да ничего не спрятано. Все на поверхности, — к Мишелю возвращалось его естественное спокойствие. — Вот вам, Петрович, знаком термин «акростих»?
Вот тебе раз. Конечно же, всем нам этот термин был знаком. Простейший шифр, не требующий даже специального ключа! Это первое, на что любой должен был обратить внимание в тексте, который представлен как некое шифрованное послание. Ох, как стыдно! Однако как любопытно посмотреть на самые первые буквы каждой строки! Ну, кто сделает это первым? Да, мессинговского терпения нам явно не хватало, потому что и Петрович, и Алексия, и У Э, и ваш покорный слуга в один миг ринулись к распечатке текста Василия Лебелянского.
И мы без труда прочли фразу, которая в любом акростихе формируется из начальных букв каждой строчки: ищите озеро атлант.
Где это озеро, что в нем искать?
Мессинг торжествовал:
— Ну, коллеги, кто попробует усомниться в даре многоуважаемого Василия Дмитриевича?
— Слушайте, а откуда он вообще знает, то есть знал про наши проблемы? — спросил Петрович.
— Вот это, коллега, — ответил Мишель, — дело десятое. Наше сознание далеко не всегда способно рационально объяснить какие-то вещи, приносимые нам из прошлого. Мы можем только воспользоваться ими как даром и не вникать при этом в происхождение.