33 стратегии войны

Грин Роберт

Разумный государь не может, следовательно, и не должен держать слово, если верность слову оказывается ему невыгодна и если отпали причины, побуждавшие его дать слово. Если бы люди честно держали обещания, такой совет был бы недостойным, но люди, будучи дурны, обещаний не держат, потому и тебе надлежит поступать сними так же. А в благовидных предлогах нарушить обещание у государя никогда нет недостатка.

—Никколо Макиавелли (1469–1527)

ЧЕРЕПОК В ОБМЕН НА НЕФРИТ В начале 1821 года русский дипломат, второй статс-секретарь Министерства иностранных дел граф Иоанн Каподистрия получил

наконец новости, которых давно дожидался: группа греческих патриотов подняла восстание против турецких поработителей (в то время Греция входила в состав Оттоманской империи), намереваясь выбросить их из страны и образовать либеральное правительство. Каподистрия, грек по рождению, страстно желал, чтобы Россия приняла участие в решении греческих проблем. Россия в то время была на подъеме — ее военное и политическое значение в Европе возрастало; помощь повстанцам — при условии, что они победят, — не только предоставила бы ей влияние в независимой Греции, но и открыла бы для ее флота средиземноморские порты. Россия к тому же рассматривала себя как покровительницу Греческой православной церкви, а царь Александр I был человеком глубоко верующим; поход против мусульманской Турции, таким образом, отвечал бы не только политическим интересам России, но и религиозным. Словом, все складывалось как нельзя более благоприятно.

Существовало, однако, одно препятствие, не укладывавшееся в стройную схему, разработанную Каподистрией: этим препятствием был князь Клеменс фон Меттерних, министр иностранных дел Австрии. За несколько лет до описываемых событий Меттерних добился вступления России в союз с Австрией и Пруссией, получивший название Священного союза. Это объединение было призвано защищать страны-участницы от угрозы революции и поддерживать мир в Европе после того, как в ней прогремели наполеоновские войны. Меттерних состоял в дружеских отношениях с Александром I. Почувствовав, что русские готовят вторжение в Грецию, он стал забрасывать царя посланиями, в которых доказывал, что революция в этой стране есть пункт общеевропейского заговора, направленного на то, чтобы свергнуть все монархии в этой части света. Если Александр позволит себя обмануть и придет Греции на помощь, то тем самым он окажется в числе пособников революционерам, а главное — нарушит интересы Священного союза.

Каподистрия был достаточно проницателен, чтобы понимать, каковы истинные цели Меттерниха. Австриец не хотел допускать расширения влияния России в Средиземноморье, так как это могло расшатать политическое равновесие в Европе, чего Меттерних боялся больше всего. Для Каподистрии все было очевидно: Меттерних — его соперник в этом деле, между ними идет настоящая война, и победителем выйдет тот, кому удастся подчинить царя своему влиянию. У Каподистрии было неоспоримое преимущество: он чаще видел Александра I и мог противопоставить обольстительной силе Меттерниха постоянное личное общение с царем.

Турки тем временем подавляли греческое восстание, их обращение с населением становилось все более жестоким, и казалось уже, что Россия, бесспорно, вмешается в происходящее. Но в феврале 1822 года, когда страсти в Греции накалились уже до предела, царь сделал то, что, на взгляд Каподистрии, было роковой ошибкой: он согласился отбыть в Вену, дабы лично обсудить кризис с Меттернихом. Князь любил вести переговоры в Вене — на своей территории он мог очаровать любого и уговорить на что угодно. Каподистрия чувствовал, что инициатива ускользает из рук. Теперь ему оставалось одно: отправить в Вену своего человека, снабдив его подробнейшими инструкциями.

Выбор пал на графа Татищева, который был прежде российским посланником в Испании. Татищеву, опытному дипломату, не раз приходилось вести переговоры, он изрядно поднаторел в этом искусстве. Встретившись с Каподистрией перед самым отъездом в Вену, он внимательно выслушал наставления и предостережения: Меттерних будет стараться произвести наилучшее впечатление на Татищева, очаровать,

обольстить его; чтобы отговорить царя от вторжения в Грецию, он предложит уладить все с турками мирным путем; и, конечно же, постарается созвать европейскую конференцию для обсуждения этой проблемы. Подобные конференции были любимой уловкой Меттерниха: он всегда играл на них первую роль и всякий раз добивался своего. Татищев не собирался поддаваться его влиянию. От него требовалось лишь передать Меттерниху ноту от Каподистрии, в которой декларировалось, что Россия имеет полное право прийти на помощь братьям-христианам, страдающим и притесняемым турками. И уж ни в коем случае нельзя было соглашаться на участие России в конференции.

В первый же вечер по прибытии в Вену Татищева неожиданно вызвали к царю. Александр был раздражен, нервничал, колебался. Не подозревая об указаниях Каподистрии, он велел Татищеву встретиться с Меттернихом и передать: он, Александр, хотел бы действовать в согласии с договором Священного союза и в то же время исполнить свой моральный долг по отношению к Греции. Татищев уклончиво пообещал, решив, однако, что постарается оттянуть, насколько возможно, выполнение монаршего распоряжения, — уж очень оно запутывало всю его работу.

На первой встрече Меттерних показался Татищеву довольно легкомысленным и поверхностным — австриец скорее проявлял интерес к балам и юным дамам, чем к Греции.

Меттерних был невозмутим, создавалось впечатление, что он не так уж хорошо информирован; он почти не высказывался о ситуации в Греции, а то немногое, что он говорил, выдавало поверхностное знакомство с предметом. Татищев огласил письмо Каподистрии, и Меттерних с самым беспечным видом походя осведомился, не давал ли и царь каких-либо указаний по этому поводу. Припертый к стенке, Татищев не мог солгать. Оставалось уповать на то, что довольно противоречивые инструкции царя еще сильнее запутают князя.

Несколько дней Татищев провел в праздности, наслаждаясь красотами Вены. А потом была еще одна встреча с Меттернихом, который спросил, могут ли они незамедлительно начать переговоры, основываясь на указаниях, полученных русским дипломатом от царя. Не давая Татищеву времени собраться с мыслями, Меттерних задал следующий вопрос — какими могут быть требования России в данной ситуации. Вопрос казался вполне законным, Татищев начал перечислять: русские хотели бы взять Грецию под свой протекторат, заручиться согласием Священного союза на русскую интервенцию в эту страну и т. д. Меттерних отклонял одно условие за другим, поясняя, что его правительство ни при каких обстоятельствах не согласится на подобные требования. Татищев поинтересовался, каковы же встречные условия. Вместо ответа Меттерних пустился в отвлеченные рассуждения о революции, о том, как важно сохранить Священный союз, и о других делах, не имеющих прямого отношения к делу. Татищев был смущен и раздосадован. Он хотел как-то прояснить ситуацию, уточнить позиции, однако, несмотря на все усилия, русскому дипломату никак не удавалось придать беседе желаемое направление.

Прошло еще несколько дней, и Меттерних вновь пригласил к себе Татищева. Он казался смущенным, если не сказать огорченным: ему только что передали ноту турецкой стороны, вздохнув, сообщил он. В ней турки выразили резкий протест против вмешательства России в дела Греции и просили сообщить царю: они-де исполнены решимости ценою жизни отстаивать то, что считают своим достоянием. В официальной, даже торжественной манере, позволяющей предположить, что лично он удручен недипломатичным поведением турок, Меттерних заявил: он полагал бы позором для своего государства передавать русскому царю столь недостойное заявление турок. Он добавил, что Австрия считает Россию своим вернейшим союзником и будет выступать на стороне России при разрешении возникшего кризиса. В конце концов, если дело дойдет до того, что турки откажутся признать свое поражение и будут упорствовать в притязаниях, Австрия порвет с ними отношения.