365 лучших сказок мира
Шрифт:
– Тут, кажется, всё, маменька.
– Хорошо, но я всё думаю, что ты что-нибудь забыла, и потому я тебе советую определять не слишком большую сумму на свои платья, например не больше тридцати рублей на оба платья, пятнадцать или двадцать на шляпку – это уже составит пятьдесят рублей.
– Но у меня восемьдесят пять рублей, маменька.
– Это правда; вспомни, однако, что у тебя остаются ещё другие издержки и что мы условились оставлять хотя что-нибудь к будущему месяцу. Завтра мы поедем в лавки.
9
Сегодня я проснулась очень рано: я почти не могла спать от мысли, что сегодня я сама пойду в магазины, сама буду выбирать себе платья, сама буду платить за них. Как это весело!..
Я возвратилась домой. Как странно жить в этом свете и как ещё мало у меня опытности! Войдя в лавку, я стала рассматривать разные материи; прекрасное тибе, белое с разводами, бросилось мне в глаза.
– Можно мне купить это? – спросила я у маменьки.
– Реши сама, – отвечала она. – Почём аршин? – продолжала маменька, обращаясь к купцу.
– Десять рублей аршин, это очень дёшево; это настоящая французская материя; её ни у кого ещё нет.
– Тебе надобно четыре аршина, – заметила маменька, – это составит сорок рублей, то есть больше того, что ты назначала на два платья.
– Да почему же, маменька, я обязана издержать на моё платье только тридцать рублей?
– Обязана потому, что надобно держать слово, которое мы даём себе. Скажи мне, что будет в том пользы, если мы, после долгого размышления, решимся на что-нибудь и потом ни с того ни с сего вдруг переменим свои мысли?
Я чувствовала справедливость маменькиных слов, однако ж прекрасное тибе? очень прельщало меня.
– Разве мне нельзя, – сказала я, – вместо двух платьев сделать только одно?
– Это очень можно, – отвечала маменька, – но подумай хорошенько: ты сама находила, что тебе нужно два платья, и действительно тебе без новых двух платьев нельзя обойтись; ты сама так думала, пока тебя не прельстило это тибе?. Вот почему я советовала тебе привыкнуть заранее назначать свои издержки и держаться своего слова.
Ещё раз я почувствовала, что маменька говорила правду, но невольно вздохнула и подумала, как трудно самой управляться с деньгами. Кажется, купец заметил моё горе, что тотчас сказал мне:
– У нас есть очень похожий на это кембрик.
В самом деле он показал мне кисею, которая издали очень походила на тибе?; я спросила о цене; три рубля аршин. Эта цена также была больше той суммы, которая назначена была мною на платье.
– Нет, это дорого, – сказала я маменьке.
Маменька улыбнулась.
– Погоди, – сказала она, – может быть, другое платье будет дешевле, и мы сведём концы.
И точно: я нашла прехорошенькую холстинку по рублю пятидесяти копеек аршин. Таким образом эти оба платья вместе только тремя рублями превышали сумму, мною для них назначенную.
– Не забудь, – сказала маменька, – что мы должны навести эти три рубля на других издержках.
Мы просили купца отложить нашу покупку, сказав, что пришлём за нею, и пошли в другой магазин. Там, по совету маменьки, мы купили соломенную шляпку, подложенную
– Я предвидела, – сказала маменька, – что мы что-нибудь забудем; ведь нам надо взять подкладочной кисеи к твоим платьям.
И мы возвратились в первый магазин. Вошедши в него, я увидела даму, которая, сидя возле прилавка, разбирала множество разных материй, которые купец ей показывал. «Вот шерстяная кисея, фуляры, – говорил купец, – вот тибе? шали, шёлковая кисея, французские кашемиры». Дама на всё смотрела с равнодушным презрением, однако всё покупала. Это ей годилось для утреннего туалета, то для вечера, то таскать дома; и она всё покупала.
Я смотрела на эту даму с удивлением и даже, боюсь сказать, с какою-то завистью. Как она должна быть богата, думала я. Между тем маменька взяла подкладочной кисеи и сказала мне: «Пойдём же, Маша». Маменькин голос заставил даму оборотиться; она тотчас встала и подошла к маменьке.
– Ах! Это ты, Катя, – вскричала она, – тебя нигде не видно, ты совсем забыла меня, а помнишь, как мы вместе учились танцевать.
Маменька отвечала ей, что у неё домашние хлопоты отнимают всё время, и к тому же, прибавила она, тебя никогда не застанешь дома.
– О, это просто эпиграмма [132] на меня! – отвечала дама, – напротив, я сейчас еду домой. Поедем вместе со мною, я тебе покажу новую картину, которую купил мой муж. Он уверяет, что она чудесна; ты большая мастерица рисовать и скажешь мне о ней своё мнение. Как бы я рада была, если б мой муж ошибся! Может быть, это бы его отучило от страсти к картинам: он на них совершенно разоряется.
После некоторого сопротивления маменька согласилась; мы сели в карету богатой дамы и поехали к ней.
132
Эпиграмма – Т. е. насмешка. (Примеч. В. Ф. Одоевского.)
Я не могла удержаться и сказала:
– Ах! Как весело ездить в карете.
– Да, – заметила дама, – я не знаю, как можно обходиться без кареты.
– Однако же, – промолвила маменька, – есть люди, которые без неё обходятся.
– Вообрази себе, Катя, – отвечала дама, – что муж мой хотел обойтись без кареты и ездить всегда в кабриолетке, но я доказала ему, что без кареты обойтись невозможно.
– Но когда содержание кареты превосходит наше состояние, тогда что делать?
– Уж что бы там ни было, – отвечала дама, – но карета – вещь необходимая; надобно же иногда приносить жертву тому месту, которое мы занимаем в свете.