365 сказок
Шрифт:
Так и прошла эта ночь.
Когда же первые солнечные лучи сияющим потоком пронизали чащу, странник поднял голову к нему. В кружеве ветвей, в трепете листвы он видел тайные знаки, что никому не были ведомы в этих краях.
Он нескоро поднялся на ноги, но в руках у него напряжённо дрожал серебряный клинок. Когда солнце почти вскарабкалось в зенит, странник снова вошёл в круг булыжников и вонзил тонкое лезвие в собственное сердце.
Травы оросились кровью, он, конечно, осел, чудом не упав. И тогда вдруг засияло что-то нестерпимо ярко. Открылось
***
Я укоризненно скосил глаза на рассказчика.
— Так была ли это смерть? Или он открыл дверь?
— Суди сам, — он усмехнулся. — Его не нашли. Всё было забрызгано кровью, земля пила её жадно как зверь. Но не было тела.
— Понятно, — я вгляделся в туман. Облако приползло к нам и закутало по шею. Но дверь была рядом, её узнало сердце. — Откуда ты знаешь, как это было?
Некоторое время он молчал. Шевелиться нам больше не хотелось, мы почти вросли в эту скалу. Дверь приближалась, а нам было уже почти плевать.
А потом он резко дёрнул завязки, рубашка раскрылась крыльями, обнажая бледную грудь, на которой змеился бело-розовый шрам.
В тот же миг распахнулась дверь.
Он не ответил. Но я и так его понял.
Мир вновь изменился.
========== 027. Хозяин сокровища ==========
Сначала приходит боль. Кажется, что она гнездится в каждом, даже самом маленьком кусочке тела, кажется, что с каждым вдохом она растёт, кажется, что кроме неё ничего и нет. Глаза открыть трудно, но потом ещё труднее им поверить, ведь вокруг не красное, не чёрное, а всего лишь солнечное утро, кроны деревьев смыкаются шатром где-то высоко-высоко.
Нужно бы встать, но как пошевелиться, когда от боли слёзы текут сами собой, когда даже говорить невозможно — горло сдавила невидимая рука? И приходится обратиться к памяти, отыскать в ней ответы или хотя бы намёки на то, что случилось. Тело будто бы врастает в лесную подстилку. Может, это оно и есть? Бесконечно повторяется эта история, хоть раз на тысячу миров попадётся тот, что старается сквозь тело путешественника выпустить самое себя, привязав того навечно, изменив его существо.
Но нет, похоже, можно всё-таки сесть.
И когда я наконец принимаю иное положение, понимаю, что внешне нет никаких причин для боли, сейчас мурлычущей сытой кошкой на грани сознания.
Что же случилось?
У меня пока нет ни единой догадки.
Заставив себя встать, я прохожу несколько метров до лопочущего в корнях ручейка и тщательно омываю лицо. Удивительно, но крови нет, хотя по ощущениям я должен быть изорванным, измочаленным, измолотым в мелкие клочья.
Чуть поодаль, где вода разливается спокойной гладью небольшого прудика, можно даже взглянуть в собственные потемневшие от напряжения глаза. Боль живёт внутри меня, она не признаётся, откуда пришла, а я не помню, откуда пришёл я сам.
Падение?
…Облачная взвесь, скалы и морской берег далеко внизу. Это встаёт перед глазами так живо и ярко! Но нет… Я не падал, только стоял на
Тогда что же?
И где я?
Сердце чувствует, что грани миров разошлись надолго, быть может, до самого вечера не найти мне ни единой двери. Я заперт в ловушке этого мира, где нет ничего знакомого, хотя как будто бы мир не враждебен. Только боль… Откуда она? Может, воздух здесь отравлен? Может, в моей крови теперь течёт яд, оттого-то я горю изнутри?
Иду вдоль ручья, потому что во время ходьбы боль словно засыпает, будто движения убаюкивают её. Моё тело — громадная люлька для маленькой боли, и я иду, покачивая её внутри себя, заставляя спрятать когти и больше не терзать меня с отчаянной жестокостью.
Вот только выбросить из себя её никак не могу. Может, она жаждет вырваться из этого мира, выбрав меня своим перевозчиком? Может, я даже сумею поговорить с ней, едва пересеку грань, отделяющую этот мир от какого-то другого?
А может, она всё же сожрёт меня, и я останусь лежать под сенью этих деревьев, совершенно позабыв о себе, о жизни и дорогах в иные реальности.
Что ж, посмотрим.
Воспоминания не приходят, память пуста, как кошель после ловких пальцев воришки. Кто знает, не к лучшему ли это, не стоит ли довериться блаженному незнанию.
Приходит на ум только необычное, будто острое лицо.
Имени этого странника я не знаю, но он держал меня за руку, и мы стояли на уступе, едва не падая от порывов хищного морского ветра.
Только есть ли его вина в том, что я теперь — обиталище боли?
Я не уверен.
Деревья зашумели, встречая ветер, боль проснулась и вгрызлась в моё нутро с новой силой. Но я всё же успел уловить, что дверь, которая может увести меня прочь, где-то близко, пусть и заперта пока. Ничего, дождаться щелчка замка проще, чем отыскать саму дверь, если та вздумала затеряться.
И наконец меня осеняет. Я в том самом лесу, о котором говорил мне мой внезапный попутчик! В лесу, где сокрыто сокровище, которое можно найти лишь в собственной груди.
В тот же миг я выхожу на поляну, в центре которой громадные булыжники образовали круг.
Каждому путнику порой приходится приносить себя в жертву, чтобы выбраться из мира, слишком настойчиво проявившего интерес. И лезвие кинжала в ножнах, что всегда у меня на поясе, потеплело, словно вопрошая, будет ли сегодня для него работа.
Ответа я пока не знаю, но прохожу в центр круга и осматриваю булыжники. Трава тут доходит мне до пояса, тихонько шуршит, когда я двигаюсь от одного камня к другому, разглядывая и касаясь их.
Дверь действительно прямо здесь, её сердце бьётся в унисон моему и… надо же! Здесь боль почти утихает. С облегчением я усаживаюсь в круг, опираясь спиной об один из камней и вытягивая ноги. Что ж, подождём. Дверь или откроется сама собой, или потребует испить моей крови. Но пока что даже нескольких мгновений облегчения мне достаточно, чтобы обрести ясность мысли.