367 дней

Гэдзиэла Джессика

Там была папка для документов.

Рия посмотрела на него, сведя вместе брови, но ничего не сказав.

Я, да, я был чертовски напряжён.

Потому что знал, как непредсказуем был мой брат, и у меня не было ни единой грёбаной идеи, что он придумал.

— О, мой Бог, — задохнулась она, как только открыла её. — Как ты… — сказала она, посмотрев вверх, её глаза стали ещё больше, чем я когда-либо видел. — Это закрытая информация!

Я посмотрел на Баррета.

И тут до меня дошло.

Он провёл недели или даже месяцы, готовя ей подарок к рождению малышки.

То, что он дал ей, было пропавшими кусочками

в её происхождении.

Он добыл файл с удочерением Рии и записи об её биологической матери.

— Я выгляжу прямо как она, — произнесла Рия, вынимая фотографию из зажима сверху файла.

— Ага, — согласился он.

— Что всё это? — спросила она, пролистывая гору бумаг.

— Всё, чего ты никогда не знала о своей матери и её семье от их рабочих виз до медицинских записей, старые фотографии, связи, которые я смог найти через соц. сети и генеалогические сайты. Тут всё, м-м , довольно подробно, — сказал Баррет, выглядя практически немного смущённым, раскачиваясь на пятках, с руками в передних карманах. Он поскромничал. Если б я знал своего брата, а, черт побери, я его знаю, эта кипа бумаг даст ей больше знаний о её биологических родственниках, чем у большинства людей, которые на самом деле разговаривают со своими родными каждый день на протяжении двадцати лет, которые они бы знали друг друга.

— Баррет… — сказала она, посмотрев вверх и тряся головой, не зная, что сказать.

Баррет, плохо разбираясь в толковании подобных вещей, быстро попытался объясниться.

— Я знаю, ты любила свою приёмную семью и они были всем, в чем ты нуждалась, но в ожидании ребёнка, я подумал, что ты , возможно , захочешь знать, по крайней мере, все медицинские подробности, поэтому…

Баррет потерялся в оставшейся части предложения, потому что Рия, с большим животом и всё такое, врезалась прямо в него, гормоны и благодарность — головокружительный коктейль, от которого она громко стала всхлипывать, уткнувшись в его шею. Его руки инстинктивно обернулись вокруг неё, но голова развернулась, а его взгляд повернулся ко мне, и то, что я увидел там , — было чистым, неразбавленным, мужским ужасом от вида женских слёз.

Я позволил Рие поплакаться на нем целую минуту, только потому что его дискомфорт был чертовски забавен, прежде чем вмешался и вместо этого привлёк её к себе.

Её плач был не в новинку.

Однажды я вернулся домой с работы и обнаружил Рию, сидящей на полу в гостиной, плачущей в спину Слима. Из-за того, что, как оказалось, ей нужно было удалить клеща с его живота, и он заскулил.

Дословно… вот и всё.

Скулёж вызвал послеполуденный плач.

Затем она расплакалась ещё больше, пытаясь объяснить мне, что она на самом деле не такая уж большая плакса, что это всё ребёнок, что мне просто нужно продержаться ещё несколько месяцев и я, вероятно, не увижу её плачущей снова около года.

Едва ли проходил хоть день, когда она не всхлипывала мне в рубашку.

— Не переживай, — сказал я Баррету поверх её плеча, когда пропустил пальцы через её шёлковые волосы. — Это от счастья, веришь ты этому или нет.

Это, похоже, отвлекло Рию от её плача счастья, она громко шмыгнула носом и развернулась. Я позволил ей развернуться, но обернул руки вокруг её живота, удерживая её рядом собой.

— Определённо от счастья, — сказала она ему, потянувшись вытереть свои глаза. —

Спасибо тебе огромное. Я… Я даже не знала её имени…

— Ари, — предложил Баррет, слегка улыбаясь.

— Думаю, у нас появилось имя, — прошептал я ей на ухо.

Она кивнула.

А затем снова заплакала.

***

— Сойер, успокойся, — сказал Баррет, только обманчиво успокаивая себя.

Прямо сейчас «спокойствие» даже не было словом из моего словаря.

Прошло более двух часов после того, как Рия можно сказать без каких-либо осложнений родила нашу дочь, названную Ари, в честь биологической мамы Рии, которая, как оказалось, отказалась от неё, потому что забеременела в пятнадцать и её родители выставили её из дома.

Рия держалась стойко , и Мардж была здесь с нами, чтобы помочь.

Всё было отлично.

Ари родилась с весом 6 фунтов и 8 унций [31] , длинноногая, с большими тёмно-зелёными глазами и с копной тонких чёрных волос, как у её мамы. Здоровая. Она была идеальной.

Но Рия не переставала кровоточить.

Они сделали массаж матки.

Они провели чистку.

Но кровотечение всё равно не остановилось.

За пять минут до этого, они перевезли ужасно бледную Рию в операционную для переливания крови.

31

примерно 3кг

— Это возможно неправильно говорить такое, но, черт возьми, спасибо её бывшему, что удерживал её год, накачивая по полной железом.

— Мийо, просто не может быть, чтобы она не пришла в себя и не увидела свою малышку. Не может быть. Её просто нужно слегка подшить, немного свежей крови, и она вернётся в детскую в мгновение ока.

Я никогда не был тем, кто много задумывается о каком-то божественном умысле в мире. Но, возможно, Рия была рождена матерью-подростком, была отдана в приют и жила без любви, задолго до того, как обрести свою семью, что заставило её принять решение о приёмных детях, не представляя, что это некий план свыше. Потому что её тело не было предназначено для вынашивания детей.

Я упал в кресло, пропуская руки через волосы.

— Эй, — сказал Брок, падая рядом со мной.

— Я не в настроении говорить, — прорычал я.

— Знаешь, в один прекрасный день я сказал тебе тоже самое. На мне был трёхдневный запах виски, джина и водки, потому что я не мылся и не менял одежды так много дней. Моя квартира превратилась в свинарник, и я был на самом дне своей жизни. Но помнишь, что ты сказал?

Я фыркнул.

— Это чертовски прекрасно, но твоя жалкая задница просто выслушает меня.

— Ага, — сказал он, тяжело выдохнув. — Так что тебе не придётся говорить, но ты выслушаешь меня. Я знаю, ты любишь эту женщину так сильно, что даже не подозревал, что твоё сердце способно на такое. И я знаю, что ты чертовски переживаешь за неё сейчас. Но ей бы этого не хотелось. Ты знаешь её. Что она хотела бы, это то, чтобы ты пошёл в детскую и подержал свою дочку, пока она не сможет.

— Я не могу… — сказал я, тряся головой, чувствуя себя из-за этого дерьмом. Но она была здорова. Она не лежала на холодном операционном столе разрезанной.