39 долей чистого золота
Шрифт:
– То есть виноваты окружающие?
– Нет, ты очень буквально все воспринимаешь. Никто не виноват, я говорю лишь про поддержку. А в целом все зависит только от самого человека.
Таня перевернула страницу и продолжила:
«Домой с гулянки мы вернулись в половине седьмого, еще в коридоре чувствовался запах жареной курицы и печеной картошки, так сладко манящий за обеденный стол. Мне не хотелось есть, а Миша поторопился донести меня до моей кровати и сразу же отправился ужинать. Я не спеша разделась и стала готовиться к отдыху, когда услышала звонок в дверь. "Наверное,
– Тебе привезли вещи, – сказала сестра, войдя в комнату.
– Какие вещи? – удивилась я.
Она раскрыла дверь пошире, и в комнату, и без того маленькую, какойто неизвестный мужчина втолкал несколько больших коробок.
– Вот тут вроде все! – сказал он, отряхнув куртку.
– Это вещи из твоей квартиры. Теперь там будут жить.
Я все поняла и попросила оставить меня одну. Дверь закрылась, и по моим щекам покатились крупные соленые слезы. Я не стала открывать коробки и копаться в своем прошлом, мне хотелось скорее избавиться от них. Той жизни уже нет, так зачем хранить вещи? Это груз, привязанный к моим ногам, тянущий меня на дно, в то время как я изо всех сил гребу к берегу.
Я позвала Мишу.
– Послушай, – сказала я, когда он вошел и закрыл за собой дверь, – у меня есть к тебе одна просьба: ты сегодня решил изменить свою жизнь, и я тоже хочу это сделать, но для этого мне нужен ты.
Миша сел на стул рядом и посмотрел на меня искренним, понимающим взглядом.
– Я хочу избавиться от этих вещей, но не просто выбросить, а сжечь их. Они не должны существовать, так же как не существует меня той, что была раньше. Может быть, мое решение покажется тебе поспешным, но мне нужно сделать это как можно скорее, в этой жизни их быть не должно, вещам следует быть там, где осталась я.
Миша расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, покрутив шеей в разные стороны, и сказал, глядя на коробки:
– А что в них?
– Там вещи той девушки, которая умерла. Этого тебе знать достаточно, а теперь просто сделай то, о чем я тебя прошу.
– Ну ладно! Завтра я… – начал он.
Я тут же его перебила:
– Сегодня! Это надо сделать прямо сейчас!
Мне казалось недопустимым пересечение моей прошлой и настоящей жизни, в моей голове происходил какойто сбой, и все шло не так. "Вдруг я окажусь снова там, и мне придется пройти весь этот пусть заново", – думала я.
– Ну, я тогда за машиной пойду? – спросил Миша.
– Иди!
Он нравился мне тем, что не задавал глупых ненужных вопросов – тех, что ставили бы меня в тупик, он просто делал так, как я просила, в отличие от сестры, которая иногда под кожу влезет ради удовлетворения своего любопытства, не думая при этом о чувствах других. К счастью, ее внимание в этот
Миша вернулся через полчаса, за это время я успела привести себя в полную готовность к выходу, точнее, к выносу. Он переоделся в спортивную одежду и, войдя, спросил:
– Ты точно решила? Может, подумаешь до утра?
Я решительно помотала головой, после чего он взял самую большую коробку и понес к выходу. Когда комната опустела, он поднялся за мной и аккуратно загрузил на плечи, я была словно очередная коробка – хлам, который предстоит сжечь (но на это он, надеюсь, не согласился бы).
– Я знаю одно место, оно на окраине города, вдали от населенного пункта, можем поехать туда, там нас точно никто не побеспокоит, – проявил он инициативу.
Я кивнула в ответ и повернулась к окну.
– Устала?
– Нет, просто задумалась, – если честно, в этот момент мне совсем не хотелось говорить, но это было бы невежливо с моей стороны.
– Если бы ты мог изменить один день в своей жизни, какой бы ты выбрал?
– Да много таких дней, – усмехнулся он.
– А если всетаки один?
Миша задумался. Фонарные столбы проплывали мимо, заглядывая в салон узкими полосками света, и на секунду освещали лицо, а затем перемещались на потолок и исчезали, в то время как снизу уже появлялись новые. Настала тишина, лишь дорожный шум и поскрипывание переднего правого колеса при торможении разрывали ее. Я ожидала услышать новую интерпретацию тех событий в день его рождения, но то, что он сказал дальше, сильно удивило меня.
– Был один случай, – медленно начал он, не отрывая глаз от дороги. – Мне было лет десять, может, двенадцать, это было лето, и я весь день играл с друзьями во дворе. Обычно мать возвращалась с работы в половине шестого, я махал ей рукой, а потом она кричала мне из окна, чтобы я шел ужинать.
Я увидел ее еще издалека, она шла с большими тяжелыми сумками, я постарался быстрей убежать, чтобы мне не пришлось тащить эти сумки домой, вовсе не потому, что мне было лень, а изза игры. Если бы я выбыл, то потом стал бы водой, а я им уже был в этот день. Мать остановилась на углу и поставила сумки, ища меня взглядом. Но я спрятался за бойлерной и ждал, притаившись, пока она уйдет. Мама, не увидев меня, с трудом подняла тяжелые сумки и пошла домой.
– И? – спросила я, повернув голову в его сторону. – Ты бы не спрятался?
– Я бы встретил ее у магазина.
Мне стало грустно, и я даже не поинтересовалась, жива ли еще его мать. После такого откровения, в котором не было ни его друга, ни жены, я поверила, что он действительно решил измениться и отпустил эту обиду.
Когда мы приехали, Миша вытащил меня и посадил на капот машины со словами: «Вот отсюда тебе все будет видно». Это был небольшой пустырь недалеко от лесополосы, по краю которого пролегали горы мусора, свозившегося с городских помоек. Я устроилась поудобнее и стала руководить.