39 долей чистого золота

Кудинова Анна

– Таня.

– Я Виктор, очень приятно.

Таня встала и начала водить фонарным лучом по стене.

– Где тут может быть выключатель, не знаешь?

– Он у меня, не ищи.

– У тебя?! – удивилась Таня. – Как это?

– Вот так. Зажигать?

– Давай.

В комнате попрежнему было темно.

– Ничего не горит, – сказала Таня.

– А лампочку ты вкрутила?

– Нет, держу ее в руке.

– Хахахаха! Ты с юмором!

– Ты тоже! – ответила Таня, разглядывая плафон в свете все того же фонарного лучика. – Наверно, контакты перегорели, надо бы его разобрать и почистить. Может, поможешь?

– Нет! – уверенно сказал Витя.

– Почему это?

– Нет, и все.

– Я не кусаюсь и не насилую молодых парней, так что ты в полной безопасности, – с преобладающей долей сарказма сказала девушка.

– Нет же, говорю.

Я не могу. Позови мастера, тебе все починят.

– Странно, но дело твое.

– Обиделась?

– Нет, я не обижаюсь на такие вещи, – ответила Таня и снова залезла на табурет.

– Обычно все обижаются.

– Какой смысл обижаться, если я даже не знаю, кто ты, как выглядишь? И есть ли ты на самом деле или всего лишь плод моего воображения, а в этом случае обижаться вообще несерьезно, так как обижаться на собственную фантазию – это уже совсем другая форма шизофрении.

– То есть разговаривать допустимо, а обижаться нет?

– Именно.

– И тебе не страшно от этих мыслей?

– Нет. Потому что ты, скорее всего, все же реальный человек. Это объясняется двумя простыми фактами: чтобы ты появился в моем воображении, я должна была тебя както ожидать и представлять тут. Иными словами, ты бы не появился без моего на то желания. И второе: будь ты мой воображаемый друг, звали бы тебя Александр, а не Виктор.

– Это почему? – возмутился голос за стеной. – Что, любовь твоя?

– А вот и третье доказательство: все воображаемые личности мыслят очень нестандартно, а ты предположил самую примитивную версию.

– Ой, ну ладно.

– Смею тебя заверить, – сказала Таня, слезая с табурета с плафоном в руке, – что воображаемых друзей у меня нет ни одного, впрочем, как и не воображаемых.

– Почему? – спросил голос.

– Не знаю, просто нет, и все. Все, кто могли бы быть мне интересны, почемуто быстро уходят из моей жизни. Так что в этом мы с тобой похожи.

– Ты так уверенно заявляешь, с чего это?

– Логика, друг мой! Человек, проводящий вечера у соседской стенки, вряд ли может быть сильно востребован миром вне этих стен. – Твоя очередь!

– Мы что, соревнуемся кто кого?

– Ну, типа того.

– Нет, я больше не играю в эту игру, – сказал Витя. – Тебе и так нелегко изза суставов, которые ставят под сомнение твое блестящее будущее, а тут еще я….

– А ты хитрый, – улыбнулась девушка.

– Так что там с Александром?

– Ничего особенного, боюсь, разочарую тебя.

– Я очень удобно устроился и готов внимать каждому твоему слову, – и за стеной послышалось шуршание.

– На летних каникулах в старших классах школы, – начала Таня, – я устраивалась на подработку – в столовую психбольницы, недалеко от дома, где мы жили. Сестра тогда работала одна, ей было тяжело, и, вопреки нежеланию, мне приходилось мыть стаканы и помогать разносить еду по палатам больных, накрывать в столовой к обеду и убирать после. Я точно знала, что это не моя судьба, а всего лишь временная необходимость, я училась в балетной школе, и у меня, казалось, были неплохие перспективы. Поначалу я брезговала, в первый месяц работы я даже сильно похудела – запах больничной еды вызывал у меня страшную тошноту, сохранявшуюся на протяжении всего дня. Даже приходя вечером домой, есть все равно не хотелось, за целый день запах пропитывал мою одежду и стойко сохранялся до тех пор, пока все хорошенько не выстираешь. Вскоре я привыкла, и стало легче, точнее, незаметнее.

День, когда работаешь, пролетает очень быстро. Однажды к нам поступил новый больной: худой, бледный мужчина, весь в шрамах и татуировках, коротко стриженный, с чуткими голубыми, пронизывающими душу глазами, такого маленького роста, что казалось, он болтает ногами, не доставая до пола, сидя на стуле. Новеньких обычно обсуждает персонал, рассказывая друг другу байки из жизни больного и причину, по которой он сюда загремел. Но про этого никто ничего не знал. Мне лишь сказали, что его зовут Александр и ему можно накладывать порции побольше, чтобы набрал пару килограммов, а то укол вколоть некуда, иголка проходит насквозь – посмеивались медсестры.

Я поднесла поднос и выставила на стол: первое, второе, салат и чай – как и было сказано – порции побольше. Он посмотрел на еду и перевел взгляд на меня так, будто я сделала чтото ужасное. Опыта у меня было уже достаточно, чтобы не обращать на это внимания. Учитывая специфику сего заведения, не редкость, когда больные швыряют еду в персонал, стены, окна и своих же друзей по палате. На этот случай вся посуда –

из прочного пластика, а ложки и вилки без острых концов. Но его взгляд вызвал во мне непонятное чувство тревоги, и я постаралась побыстрее уйти, он вдруг окликнул меня: «Я не буду это есть». Мне ничего не оставалось, кроме как попытаться его успокоить: «Это очень вкусно, попробуйте! Наш повар старается…» Он перебил и крикнул громче: «Я не буду это есть! Я не буду кормить червей!» На его крик тут же отреагировал медбрат – двухметровый дядя с большими, словно воздушные шары, бицепсами. Я ушла, а следующим утром мы вновь встретились. Он сидел один за столом у окна, теребил край белой скатерти, свисавшей под стол, был уже гораздо спокойнее, но все еще продолжал голодовку. Пригласив меня за стол, он стал рассказывать о вечности, поделенной на бесконечность, о семи грехах и о том, как черви поражают человека, живущего безмятежной плотской счастливой жизнью. А еще о том, что человек может путешествовать во временном пространстве по собственной жизни, проживая ее отдельные моменты в другом измерении. Из последнего получился бы неплохой сценарий для фантастического триллера, но, к сожалению, я не обладала талантом к написанию сценариев. Да и мысли эти были не мои – а его, и красть их мне не хотелось. Сначала мне казалось, что это полный бред, а потом я стала понимать, о чем он говорит, и почувствовала, что у нас есть нечто общее, только у него это уже в более раскрытой форме, а у меня – только в зачатке. День за днем он рассказывал мне все больше и больше, погружая мое, и без него нездоровое, сознание в пропасть бессознательности, унося вдаль от реальности жизни. Несмотря на его убогий вид, человеком он был очень образованным. В основу его мировосприятия лег мистицизм, а истинной его любовью была живопись, он знал о ней все и с таким проникновением рассказывал, что казалось, будто некоторые из работ – его собственное детище. Триптиху Иеронима Босха отводилось особое место, он смаковал каждое сказанное о нем слово, будто сам писал его, и сильно возмущался и противился современному толкованию произведения искусства. У него было свое, совершенно четкое суждение «Страшного суда», в котором немаловажная роль отводилась тем самым червям, что пожирают человеческую плоть изнутри. Так, незаметно для себя, я утратила иллюзию самоконтроля, прожив два рабочих месяца в «Саду земных наслаждений», в котором между тем еще были горы грязной посуды, стонущие, как собаки, люди и тошнотворный запах больничной еды. Вернувшись к учебе, я осознала плоды его рассказов, изменив мнение о некоторых важных для себя вещах, что сильно повлияло на мое формирование как личности в будущем. Я ощущала невероятную связь с этим человеком сквозь виртуальный мир, присущий и ему, и мне. Бредовые фобии объединяют людей, как ничто другое, словно мы одинаковые бусины на одной нитке. И тогда я поняла, что не все люди больны психически, которых таковыми считают, просто есть люди, чье мировоззрение кардинально отличается от остальных, и понять их могут только те, кто мыслит так же. Человеку дана удивительная способность быть индивидуальным, но большинство людей – вопреки этому – стараются быть похожими друг на друга. Если ты мыслишь не как все, а иначе, – значит, ты болен – надо быть как все, и тогда ты будешь считаться нормальным. Я до сих пор так и не понимаю этих рамок нормальности и ненормальности. Несмотря на эту виртуальную связь, общения с Александром за время работы в столовке мне хватило, и я не стала более искать с ним встреч.

5

Весь следующий день лил дождь, Таня стояла у стены с задранной вверх ногой и не шевелилась, когда вдруг услышала шум за стенкой. Ктото настукивал мелодию, похожую ну ту, что в детстве называют тайным кодом. Девушка опустила ногу и растянула шпагат – стук продолжался с не меньшей настойчивостью.

– Иду! Пять минут! – крикнула она.

– Чего тебе? – спросила Таня, войдя в комнату.

– Хотел поболтать.

– Ну, поболтай. Только в следующий раз не мешай мне заниматься растяжкой и не долби в стену, не в каменном веке же живем.

– Да ладно тебе злиться.

Таня удивилась его наглости, но решила оставить это без комментариев.

– Ладно, стучи, но знай, что я могу и не слышать тебя или вообще не быть дома.

– Ты починила свет?

– Да, я все прочистила, осталось собрать.

Шаги отдалились, поскрипели в разных комнатах и вернулись обратно.

– Ты видел, какое сегодня красивое небо? – спросила Таня.

– Нет, к сожалению, – грустно отозвался Виктор. – Но если ты расскажешь мне, то я буду очень рад.