'Зона с нами' (сборник)
Шрифт:
Офицер в порыве ненависти схватил автомат за ствол с несокрушимым желанием размозжить голову снайперу, но встретил взгляд небесно-голубых глаз исхудавшего мальчишки-врага, в которых не было и тени страха, но оставалась гордость бойца и готовность к неминуемой смерти. Встретившись с этим взглядом, опытный воин, прошедший не одну войну, в испуге отшатнулся и опустил автомат. После буквально минутной задержки он подошел к снайперу, снял с него головной убор и приблизил свое лицо к его лицу. В замешательстве и ничего не понимая, он отошел в сторону и просто сел прямо на бетонную плиту, положил автомат
Из-за бруствера показался второй мальчишка, который совсем недавно ел из котелка. Его лицо было совершенно спокойно, как будто не он только что был на волосок от смерти. В правой, еще совсем детской руке он держал большой пистолет. Левый погон его гимнастерки беспомощно болтался, лишенный пуговицы, отстреленной снайпером, который все-таки поразил свою последнюю цель.
Часть 3
1.
– Ну что, Сталкер, приступим к первой части марлезонского балета?
– вдруг как из глубины сознания Торсиона всплыл голос Карамболя.
– Я бы тебя не дергал, да думал, что ты вообще заснул.
– Да все нормально, полковник, просто давно так не расслаблялся, - ответил Торсион.
– Пойдем-ка, Сталкер, вкусим даров земных, еще неизвестно, когда подобное поешь, а за хорошим столом говорить и веселей и проще, - предложил Карамболь.
– Хотя давно с тобой встретиться хотел, но как-то неожиданно ты пришел, видно, неспроста это. Давай издалека начнем, и ничего не упускай, нам спешить некуда.
Эти два многоопытных человека так и не смогли друг друга называть по кличкам, а общались по привычке, закаленной еще в СССР с обращением по профессии или по должности.
Не давая слова Торсиону, Карамболь предложил ему попробовать его любимого тархуна. Понюхав и пригубив тархун, Торсион поднял квадратный, специально изготовленный для этого напитка стакан с толстым дном и посмотрел через жидкость на свет.
– Достойная вещь, по всем параметрам соответствует, - он постучал пальцами по стеклу, - тогда с коньяком и не стоит париться, будем это питье потреблять. Только не требуй пить с тобой на равных.
– Да ты что, никакого насилия, Сталкер, и не в чем, пока ты в пределах моей территории, - с ухмылкой ответил Карамболь.
Они немного выпили за знакомство и закусили.
– Ну что, раскрывай карты, будем тотус ловить, - предложил Карамболь.
– Я тоже с преферансом не понаслышке знаком, давай попробуем, - ответил Торсион.
Он протянул Карамболю странный, ни на что не похожий сверток, в котором находились какие-то кожаные лоскутки, сшитые между собой в виде свитка. С одной стороны они были покрыты рыжей шерстью, с другой - гладкой цвета молока - исписаны мелким, но отчетливым почерком.
– Кровью, что ли, писано, мне знакома такая система в виде подписей, но чтобы весь текст был такой - впервые встречаю, - сказал Карамболь.
– Похоже, у этого писателя ничего другого более подходящего под рукой не было, что, кстати, следует и из текста, - ответил Торсион.
Карамболь заинтересованно склонился над свитком.
"...Ну,
Если ты читаешь этот пергамент, сделанный из шкуры Псевдо-Гиганта, значит, меня уже нет в живых.
Я сознательно и заранее подготовил данный документ, прекрасно осознавая, что жизнь ни для кого не вечна.
Став Повелителем Разума, я потерял всех своих бывших друзей, а новых не приобрел. Мои подопечные, хотя и были послушными существами, но являлись лишь бездумным механизмом, подвластным моим мыслям.
Вначале меня такие сверхъестественные способности радовали, когда я случайно заметил, что, даже не напрягая сознание, могу управлять живыми организмами. Круг моих подчиненных постепенно все расширялся, и даже растения мне были как путеводная звезда в измененном мире - их слабые импульсы стали четко улавливаемы моим обновленным Организмом. Телепатическим путем от них я уже точно знал, кто и откуда ко мне приближается и с какими намерениями.
Но все же именно растения стали подвластны мне последними, т.к. спектр моего общения с ними находился в более тонком мире по сравнению с животными. Постепенно я научился понимать и использовать информацию и от них. Растения, находясь для нас в неподвижном состоянии, оказывается, получали поток сведений на порядок больше как по дальности, так и по времени возникновения различных изменений в природе. Я выяснил, что именно с них, как с флэш-памяти, считывают свою информацию животные, в Человеческом представлении заранее чующие самые непредсказуемые аномальные природные явления.
Мне больше не требовалась ни еда, ни питье, я питался самой разнообразной энергетикой как побежденных, так и подчиненных. У меня не было нужды иметь запасы чего-либо, т.к. все нужное находилось рядом со мной. У моего организма отпала потребность и в отдыхе, кроме коротких промежутков во время выброса, когда приходилось бездействовать.
Любое оружие, знакомое мне ранее, было смехотворно по сравнению с тем, обладателем чего стал я. А с помощью своих новых способностей я мог вытворять все, что захочу с "венцом" жизни на Земле без всяких выстрелов и взрывов.
Постепенно я начал чувствовать, что количество подконтрольных мне существ ограничивается только размером зоны моего влияния, простирающейся на довольно большое расстояние. Правда, и мне не удавалось покинуть эту зону, сколько я не пытался. Какие-то невидимые, но прочнейшие связи не давали мне выбраться оттуда. Со временем, однако, моя тяга к свободе поугасла, и я стал с удовольствием прохаживаться по своему ботаническому зоосаду. Территория, подконтрольная мне, все же была не столь мала, она распространялась в пределах одной локации, но вместе с тем, это была не вся Зона и далеко не вся Земля. Раньше я совершенно не задумывался об истинном понятии свободы, а сейчас ощутил это в полной мере: я был практически всемогущ, но в пределах моей тюрьмы, имеющей границы только для меня. Я был и тюремщик, и осужденный одновременно. Чувствуя безысходность своего дальнейшего существования, я даже не мог впасть в ярость, а симптомами этого чувства было только еще большее усиление воздействия на окружающий мир. Это был замкнутый и порочный круг, методов выхода из которого я, как ни пытался, отыскать не смог.