40000 лет назад
Шрифт:
— Нормально все с ними. — Щербатый пожал плечами. — Оборотень еще слаб, крови много потерял. Шрам у него, конечно, во весь бок так и останется, а в остальном все хорошо, ходит уже. А с этим рыжим бугаем вообще все замечательно. Скальп с него практически тот мишка снял, но это я уже поправил. Рожа, конечно, кривоватая немного получилась, ну да ничего, чай не девка.
Синяк еще на все лицо, у твоего товарища, после сотрясения, которое ему разум в тот момент отключило, но и тот уже практически рассосался. Только вот я никак не пойму: «Что там тряслось, при полном отсутствии мозга»? — Он улыбнулся своей
— Вы вообще-то. С оборотнем жизнью ему обязаны. Это ведь он вас в город принес. Так и прибежал. Страшный весь, в крови и в слезах. Кусок кожи на голове болтается, а на обеих плечах вы с оборотнем, с двух сторон в бессознательном состоянии висите. Он орет во все горло, меня зовет, убить грозится. Еле успокоили. Как у него только сил хватило с таким грузом, да такое большое расстояние преодолеть? Герой в общем.
Знахарь еще что-то рассказывал, в восхищении махая руками, но Федор его уже не слушал. Он погрузился в себя. В наполнившее душу счастье. Друзья живы, а раны, что, раны они заживут. Рассеянно, влажными от добрых чувств глазами, он рассматривал бревенчатую, наполненную ароматами сушеных трав, с тонким неприятным привкусом спирта и уксуса, избу, и улыбался.
— Там рыжий на лавке у дверей сидит. — Донеслось до него наконец, что-то осознанное. Наверно слово: «рыжий», ассоциирующееся с другом, привлекло внимание. — Четвертый день уж не отходит. Оборотень тоже пытался там, рядышком, пристроится, но я его кнутом погнал. Рано еще, ему самому отлеживаться надо, неравен час загноиться рана, а мне потом возись. Так что? Пустить?
Бер ворвался в дом, едва не занеся внутрь, обиженно хрустнувшую петлями, дверь, вместе с собой, и плюхнулся на чурбак, рядом с лавкой, на которой лежал Федогран.
— Морена тебя забери. Живой! — Гремел он, хватая морщащегося от боли друга, с восхищением заглядывая в глаза.
— Слава Роду не придется погребальное кострище складывать. — Улыбался он, полыхая счастьем. — Я-то слаб еще, бревна таскать, а на хворосте-то, не дело друга на Калинов мост провожать.
— Чего ты несешь. — Отвесил подзатыльник знахарь по перевязанной, белой тряпкой, голове. — Какой Калинов мост.
— Ты же сам говорил, что плох он, и что на все воля богов. Вот я и подумал, что Морена свою волю проявила, и его к себе, значит, на проживание ждет.
— Тебе вообще думать нельзя, дубина ты стоеросовая.
— Ага. Как только в голову какая-нибудь мысль заскочит, сразу дюже больно становится. Я стараюсь не думать. Лишнее это, да и вроде как заживает быстрее. — Согласился Бер и потрогал голову, словно показывая, где именно заживает.
— Ладно, пойду я. Надо к воеводе зайти, сказать, что очнулся герой наш. Велено было, чтобы без задержек. — Волхв, многозначительно поднял вверх указательный палец и рассмеялся, а потом резко сменив тон забрюзжал. — То же мне командир на голову. Воевода он, видите ли. И кому? Самому служителю Перуна. Совсем с этой суетой страх потеряли. Обижусь и уйду. — Щербатый грозно посмотрел на друзей, и вдруг, неожиданно отвесил еще один подзатыльник рыжему:
— Что ты мнешь Федограна как девку. Не видишь, что ему больно. Ребра едва срослись. Хочешь своими медвежьими ухватками всю мою работу испортить. Не чапай парня. — И вновь: «шмяк». — Ладонью по макушке.
— Да я ничего. —
— Вот и не тискай. — Смягчился старик, и уже выходя их дверей буркнул. — Нагеройствуют там, а мне отдувайся.
Они остались одни.
— Ты это. Прости меня, если больно сделал. Не со зла я. Обрадовался, что ты живой, вот и не удержался. — Угрюмо пробормотал Бер потупившись в пол.
— Все хорошо.
— Правда! — Настроение у него мгновенно изменилось, и вдруг рука резко опустилась вниз под лавку, выхватив оттуда странное существо. Коричневый всклоченный комок шерсти, размером с хомяка, без всякой одежды, зато с шапкой — колпаком, зеленого цвета, на голове, с крючковатым носом и ушами чебурашки.
— Ты кто? — Задал вопрос парень, рассматривая с интересом это создание, брыкающее тонкими ногами, в попытке вырваться из держащих его за воротник пальцев.
— Отпусти. — Пискнуло оно тоненьким голоском. — А то воеводе нажалуюсь. Он тебя накажет.
— О как. Воевоооде. — Протянул Бер и почесал затылок задумавшись, и рассматривая болтающееся около его носа маленькие ноги. — А чем докажешь, что с Митрухом знаком? — Выдал неожиданно он гениальную мысль, видимо вычесанную из головы пятерней. От такого хода мыслей даже, пойманный незнакомец, или незнакомка, пойди его разбери, растерялся, не зная, что ответить, и перестал трепыхаться, уставившись глазами, черными бусинами, в застывшее в немом вопросе лицо.
Привыкший уже, ко всем этим проявлениям чертовщины, окружающие его все последнее время, и потому совсем не удивившийся, Федор, коснулся друга рукой.
— Посади-ка его рядом со мной, и не отпускай. Поговорим, потом решим, что делать.
Но в это время скрипнула дверь, и вошел, Вул. Обернувшийся на скрип рыжий, с криком: «Заходи дружище!», попытался сделать приветственное движение, взмахом ладони, забыв на радостях, что держит ими пленника, и разжал пальцы. Освобожденный таким неожиданным способом незваный гость, с писком грохнувшийся на пол, быстро засеменил лапами, и попытался сбежать, нацелившись в щель между полом и стеной. Но он не учел, что имеет дело с учениками Яробуда, воспитанными, мгновенно принимать решения, и также, мгновенно, воплощать их в жизнь. К тому же еще вмешалась, нечеловеческая реакция оборотня. Старый пыльный валенок, стоявший в углу, недалеко от входа, не дал совершится непотребному. Точный бросок Вула, угодившего точно по затылку, сбил удирающего, почувствовавшего уже свободу беглеца, с ног, а ловкие пальцы Бера, вновь ухватили за шиворот.
— Ты куда. — Обиженно произнес увалень. — Мы же с тобой поговорить хотели. Почему ты такой непослушный? Вон чуть Федограна не расстроил, а ему нельзя, он болеет. Садись давай вот тут рядышком. — Говорил он одновременно с этим устраивая нежданного посетителя себе на коленку, и сам садясь назад на чурбак. — Только не убегай больше. Не надо. Все равно ведь не получится.
Пока он совершал все эти действия, оборотень подошел к Федору и радостно обнял того за плечи.
— Я рад, что ты не покинул нас, брат. — Улыбался он. — Я просил об этом в молитвах Девану, мою богиню, ее отца Перуна, и создателя мира, Рода. Даже богиню смерти — Морену, умолял не забирать тебя. Они услышали меня, и ты жив.