42
Шрифт:
«Я родилась в маленькой деревне. Родители очень хотели девочку. Они ждали и верили, что так и будет. Поэтому и назвали меня Вера. И, конечно, их счастью не было предела. До 6 месяцев все шло хорошо, и мои родители не знали, что со мной что-то не так. Я не сидела в положенные 6 месяцев, не начала ползать и не пошла в год. Врачей в деревне, которые смогли бы поставить диагноз, не было. Родители всерьёз беспокоились. Решили, что нужно уехать в крупный город. Искать объяснение, что со мной происходит. Оказалось у меня генетическое нарушение, при котором мой спиной мозг не сформировался так, чтобы обеспечить меня двигательной активностью.
Я никогда не знала, что такое двигать ногами. Не чувствовала босыми ногами пол и не бегала с ребятами во дворе. Сначала я не понимала, почему все дети ходят, бегают, а я только сижу. Родители долго разговаривали со мной, объясняли, утешали. Но ничего не помогало. Я плакала, плакала, плакала. Однажды даже хотела прекратить свои (как тогда мне казалось страдания).
Дома никого не было, я нашла лекарства, которые пила мама. Уже хотела проглотить все таблетки разом, но тут в коридоре послушался звук открывающегося замка.
– Верочка, это я.
И я не смогла. Стала плакать. Мама вбежала в комнату и побледнела. И больше всего меня тогда поразило, что она не стала кричать и ругать меня. А просто сказала: «Девочка моя, я так хотела подарить тебе жизнь. Ты прости меня, что она не такая как у всех. Я так люблю тебя. Просто знай это». Она обняла меня, и тогда мне стало так совестливо. Я молчала, плакала. Больше мы не говорили об этом. И папе не стали рассказывать.
Как-то в очередном приступе жалости к себе я переключала каналы и случайно увидела передачу о людях с ограниченными возможностями. Они делали невероятные вещи: занимались спортом, получали медали на Олимпиаде, делали уникальные игрушки руками. Я стала искать информацию в интернете, читать, смотреть документальные фильмы. И поняла, что если провести всю жизнь жалея себя, то можно не заметить, как она прошла и вообще не жить. И потом эта мысль стала все крепче оседать в моем сознании. Очень медленно, но я училась искать вещи, которые мне доступны, которые могут приносить удовольствие.
Она еще долго рассказывала мне, как искала занятия по душе и то, что в дальнейшем могло приносить ей доход. Плела из бисера, вязала и шила игрушки. Теперь она вяжет очень красивые шапки, шарфы и снуды и продает их по всей стране.
Мы стали общаться с Верой. К слову, она единственная, кто не раздражал меня тогда. Она не смотрела на меня с жалостью, не спрашивала о том, как я оказалась в кресле. Мы просто общались, как обычные девчонки. Вера много рассказывала о себе и своих увлечениях, я больше слушала. В какой-то момент я поняла, что меня теперь ждет другая жизнь, но все же жизнь. И я стала спрашивать Веру о том, как она справляется с бытом и теми вещами, которые сейчас уже не кажутся такими легкими и привычными. Кто как ни она мог бы мне рассказать обо всем.
Вера ничего не скрыла, не приукрасила. Она говорила, как тяжело было учиться выполнять самые элементарные действия из-за неудобств. Пришлось сделать ремонт в квартире и расширить все дверные проемы, чтобы она могла спокойно проезжать. Родители опустили часть кухонной мебели, чтобы она могла готовить и греть еду.
Я не хотела думать о том, как я буду готовить сама себе, или одеваться и перемещаться по квартире. Только сейчас пришло осознание, что теперь мне жить с этим всю оставшуюся жизнь.
Глава 5
Первый раз я засмеялась, когда кто-то из медсестер рассказал ну очень смешной анекдот. Мы с Верой были на процедурах, а медсестры разговаривали между собой, как будто кроме них больше никого не было. Анекдот был матершинный, не буду его вам рассказывать. И то ли сама ситуация меня рассмешила, то ли просто настроение было хорошим. Но в тот день я решила поговорить с мамой:
– Мам, мы можем поговорить?
– Да, конечно.
– Мам, мне очень тяжело. Я ещё до конца не смирилась с тем, что теперь смотрю на мир только из положения сидя. И не знаю, смогу ли вообще смириться с этим. Но здесь я поняла, что жизнь – это большее, чем просто возможности, которые дают тебе ноги. У меня были мечты, планы, но теперь они не сбудутся.
Мама смотрела на меня, и я не смогла больше выдерживать этот взгляд и начала плакать.
Вероника Сергеевна слушала свою дочь и не могла поверить в то, что она слышит слова взрослого человека из уст своей крошки. Ей хотелось защитить свою девочку, как любой матери, но она не смогла. Она не может и сейчас защитить её от того, что она слишком рано стала взрослой. Слишком рано ей пришлось принимать решения и делать выводы, которые другим иногда не доступны вообще.
– Машенька, послушай меня, пожалуйста. Я бы очень хотела, чтобы на твоем месте была я. Как любая мать, которая отдаст все, чтобы её ребенок был здоров и счастлив. Мне сложно представить, что ты чувствуешь, но я стараюсь понять тебя. И самое главное, я люблю тебя и всегда буду рядом.
– Мам, почему это случилось именно со мной?
– Я не знаю, я тоже задаю этот вопрос, почему это случилось именно с тобой. Но я буду делать все возможное, чтобы твои мечты воплотились в реальность.
– Но я же не смогу стать актрисой.
– Тогда, может, стоит сосредоточиться на поиски новой мечты?
Мама всегда умела находить нужные слова, хотя большую их часть не слушала. Но сейчас она права. Нужно найти смысл, цель. Создать новую жизнь.
Еще 2 месяца нужно было оставаться в Москве, и потом нас обещали отпустить домой. Но нужно будет раз в год приезжать на реабилитацию.
Два месяца пролетели очень быстро. Я даже не хотела уезжать, потому что тогда придется расставаться с Верой. Да и привыкла я уже к такой жизни, где помогают, поддерживают и обеспечивают уход.
Не хотела домой. Страшно. Многое теперь придется учиться делать заново.
За то время, пока мы были в Москве, папа сделал ремонт. Расширил дверные проемы, переделал кухню и убрал порог в ванной комнате, чтобы я смогла спокойно проезжать на коляске. Еще он поменял входную дверь, чтобы дотягиваться до замка можно было из положения сидя.
Папа встречал нас в аэропорту. В руках у него были мои любимые цветы. До того, как я увидела папу, не осознавала, что очень сильно скучала по нему. Даже мой строгий папа проронил скупую мужскую слезу.
Началась обычная жизнь дома, насколько это было возможно в моем положении. Я стала привыкать к новой жизни. Медленно, но дни шли, складывались в недели, потом в месяцы.
Огорчало только, что школу пришлось оставить. Не было в нашем городе школ, где свободно мог бы учиться ребенок с ограниченными возможностями. И, конечно, о том, чтобы учиться в школе не было и речи. На семейном совете было принято решение перейти на домашнее обучение.