№44, Таинственный незнакомец
Шрифт:
Так вот, Шварц стоял в дверях в ярком электрическом свете (еще один грабеж Сорок четвертого!), похожий на меня почти как зять на шурина. Я вдруг подумал, что никогда раньше не видел этого юношу. Облик его был мне знаком, не отрицаю, но потому лишь, что я знал, кто он такой; повстречайся он мне в другой стране, я бы в лучшем случае обернулся ему вслед и сказал сам себе: "Кажется, я где-то видел его раньше!", а потом выбросил бы эту мысль из головы как пустяк, не стоящий внимания.
А теперь извольте - вот он: вернее, вот он - я. Меня он заинтересовал наконец-то! Двойник
Я остался доволен видом спереди. Но я никогда не видел себя со спины, а было любопытно поглядеть.
– Будь добр, повернись ко мне спиной на минутку, всего на минуточку...
– попросил я очень вежливо.
– Спасибо.
Однако мы смутно представляем себе, как выглядим со спины! Шварц и со спины выглядел хорошо, мне не к чему было придраться, но я будто впервые увидел эту спину, спину совершенно незнакомого человека - волосы и все прочее. Если б я шел за ним по улице, мне бы и в голову не пришло проявить к его спине какой-нибудь личный интерес.
– Еще раз повернись, сделай одолжение... Большое спасибо.
Теперь оставалось последнее и решающее - определить, умен ли Шварц. Я отложил проверку на конец, что-то удерживало меня - какая-то боязнь, сомнения. Честно говоря, одного взгляда было достаточно - его лицо светилось умом. Я опечалился: двойник был из другого, более совершенного мира; он путешествовал в мирах, которые мне, прикованному к земле, были недоступны. Лучше б я позабыл об этой проверке.
– Проходи и садись, - предложил я.
– Рассказывай, что тебя привело сюда. Хочешь поговорить со мной?
– Да, - подтвердил Шварц, усаживаясь.
– Если ты согласен выслушать меня.
Я на мгновение задумался о том, как защититься от неизбежных упреков, и внутренне приготовился к отпору. Он повел свой рассказ, и печаль, омрачавшая юное лицо, отразилась и в голосе, и в словах:
– Ко мне приходил мастер, он обвинил меня в том, что я посягнул на святость девической спальни его племянницы.
Странное место для паузы, но он замолчал, грустно глядя на меня; так порою во сне человек умолкает и ждет, что кто-то другой подыграет ему, не зная текста роли. Я должен был что-то сказать и за неимением лучшего выпалил:
– Искренне сожалею. Надеюсь, ты сможешь убедить мастера, что он ошибся? Ведь сможешь?
– Убедить его?
– переспросил он с отсутствующим видом.
– Зачем мне убеждать его?
Тут и я растерялся. Никак не ожидал подобного вопроса. Думай я неделю, мне б такое и в голову не пришло. И я сказал единственное, что можно было сказать в таком случае:
– Но ты хочешь это сделать, да?
Он взглянул на меня с нескрываемой жалостью, если я разбираюсь во взглядах. Этот взгляд говорил деликатно, но откровенно: "Увы! Бедное создание, и ничего-то он не понимает". Потом Шварц произнес:
– Я не знаю, есть ли у меня такое желание. Оно...
– Боже правый! Для тебя не имеет значения, опозорен ты или нет?
– Что с того?
– он простодушно покачал головой.
– Все это несущественно!
Я не верил своим ушам.
– Ну, если для тебя позор ничего не значит, подумай о другой стороне дела, - сказал я.
– Сплетня разойдется и может опозорить девушку.
Мои слова явно не возымели на него действия.
– Неужели?
– изумился он с наивностью малого ребенка.
– Конечно, может! Ты бы не хотел, чтоб это случилось?
– Н-у-у (задумчиво), не знаю. Не пойму, почему это так важно.
– Вот Дьявольщина! Какая-то детская глу... Нет, это просто... Можно в отчаяние прийти. Ты любишь ее, и в то же время тебе все равно, загубил ты ее доброе имя или нет?
– Я ее люблю?
– У Шварца был обескураженный вид человека, безуспешно пытающегося разглядеть что-то сквозь туман.
– Да я вовсе не люблю ее, с чего ты взял?
– Подумать только! Нет, это уже слишком! Да провалиться мне на этом месте, если ты не ухаживал за ней!
– Да, пожалуй, это правда.
– Еще бы, еще бы! Что же получается - ухаживал, а сам ее не любишь?
– Нет, это не совсем так. Я, кажется, любил ее.
– Ну, продолжай, продолжай, я пока отдышусь, приду в себя. Ох, даже голова закружилась.
– Теперь вспомнил, - заявил он безмятежно, - да, я любил ее. У меня это вылетело из головы. Впрочем, не то чтобы вылетело, просто это было несущественно, и я думал о чем-то другом.
– Скажи, а для тебя хоть что-нибудь существенно?
– Разумеется, - улыбнувшись, живо отозвался Шварц.
– Но быстро сник и добавил скучающим голосом: - Но не такие пустяки.
Слова двойника почему-то тронули меня: мне послышался в них стон изгнанника. Какое-то время мы сидели молча, думая каждый о своем, потом я снова начал разговор.
– Шварц, я в недоумении: такая милая девушка, ты, несомненно, любил ее, а теперь...
– Да, - спокойно согласился он, - ты прав. Кажется, это было вчера... да, думаю, вчера.
– О, ты думаешь! Но все, конечно, несущественно. Господи, и зачем тебе любовь? Такой пустяк! Но теперь ты к ней изменился. В чем дело? Что произошло?
– Что произошло? Ничего. Насколько мне известно, ничего.
– Вот так так! Нет, видит бог, у меня ум за разум зашел! Послушай, Шварц, ты же хотел жениться на Маргет!
– Да. Совершенно верно. Я полагаю... вчера? Да, пожалуй, вчера. Я должен жениться на ней сегодня. Если память мне не изменяет - сегодня, во всяком случае, очень скоро. Такова воля мастера. Он приказал мне жениться.
– Ну... просто слов не нахожу!
– В чем дело?
– Ты и к женитьбе так же безразличен, как ко всему прочему. Никаких чувств, никакого интереса. Слушай! Должно же у тебя быть сердце, хоть и за семью замками! Открой его, дай ему воздуха, покажи хоть самый краешек! Господи, как бы я хотел оказаться на твоем месте! Неужели тебя не волнует, женишься ты на Маргет или нет!