47-й самурай
Шрифт:
Он был все еще молод, но в сообществе синсэнгуми возможно все. Группа состояла из лучших, и, хотя дисциплина была суровая, перед теми, кто присоединялся к этим избранным, открывались бесконечные возможности, несущие с собой безграничные наслаждения.
Нии научился обращаться с катаной, длинным мечом, освоил его мощь и изящество, постиг науку бережно использовать скрытую в нем силу. В умелых и опытных руках катана способен разрезать все, в том числе человеческое тело, от края до края. Нии представлял себе, как наносит удар: замах, свист лезвия, звук столкновения с плотью, брызги крови, крик смертельно раненного, — а он сам стоит неподвижно.
Нии
Нии научился обращаться и с танто. Танто имеет короткое лезвие без изгиба, обязательного для катаны и вакидзаси, потому что им жертву не режут, а пронзают. Вложив в удар всю свою силу, Нии всаживал танто в тело глубже всех членов сообщества синсэнгуми. Он без труда доставал острием до кровеносных органов и знал, куда наносить удар: вниз, через плечо под небольшим углом, в пульсирующее сердце. Или в спину, рядом с позвоночником, под седьмой позвонок от шеи, опять же пронзая сердце. Пораженное сердце расстается со своим сокровищем в считанные секунды; тело, в котором оно поддерживало жизнь, безвольно валится вниз, не в силах удержаться на обмякших ногах, глаза закатываются. Нередки случаи, когда при падении убитый выбивает себе зубы. Из раны вытекает целый океан крови.
Но танто таит в себе еще одну возможность. В случае позора или угрозы пленения в танто заключается последняя надежда спасти честь. Нии, один из синсэнгуми, знал, как избавить себя от позора и навсегда сохранить уважение господина Кондо. Он не сомневался, что сможет это сделать; в случае чего он не будет колебаться ни мгновения.
Он с силой вонзит лезвие в левую часть живота, минимум на три дюйма, скорее, на четыре или пять. Еще лучше — на шесть, хотя такое удается немногим. Затем нужно будет быстро провести лезвие через живот чуть ниже пупка. Для этой цели танто всегда должен быть острым как бритва. Из раны в потоке крови, кала и мочи вывалятся влажные кишки. Говорят, после того как лезвие достигает конечной точки, человек остается в сознании еще восемь секунд. Наверное, эти восемь секунд будут очень любопытными. Он закричит? Будет молить о том, чтобы боль прекратилась? Потеряет честь?
Нет, только не Нии, настоящий синсэнгуми. Он не опозорит себя перед своим господином. Он будет молчать, ибо в боли будет чистый восторг, присущий смерти воина. Только так должен вести себя настоящий воин. А смерть…
Музыка, звучавшая из плеера, оборвалась.
Проклятие, опять сели батарейки. Ну сколько можно! У него худший плеер из возможных! Вечно его подводит!
Нии слушал запись концерта своей любимой рок-группы «Арктические обезьяны», ее величайшую песню «Что бы ты обо мне ни думала, я не такой». Жесткий ритм заводил, проникая до мозга костей.
Эх!.. Без «Арктических обезьян» ночь будет длинной. Нии закурил сигарету. Он сидел в квартале от дома Яно в обтекаемой спортивной «тойоте», черной как ночь, с ручной пятиступенчатой коробкой передач.
Его цель — американец. Нии будет неотступно следовать за американцем, докладывая господину Кондо обо всех его передвижениях. Если понадобится, он проведет здесь всю ночь.
За спиной наискосок у него висел в ножнах
Нии, один из синсэнгуми, был очень хорошим самураем.
Глава 10
ЧЕРНАЯ РЖАВЧИНА
— Ржавчина, — произнесла по-английски Томоэ Яно. — Отец, посмотри на ржавчину.
— О, какая прекрасная ржавчина, — с восхищением промолвил Филипп Яно.
У Боба мелькнула мысль: «Они что, спятили?»
— Это кото ржавчина, — объяснила девушка. — Только кото ржавчина может быть такой черной.
— Восхитительная, великолепная черная ржавчина, — подхватил отец, — О, как это прекрасно.
Надев резиновые хирургические перчатки, он разобрал меч. С помощью маленького молоточка и стержня нужного диаметра Филипп Яно выбил из рукояти бамбуковый штифт. Тот вышел практически без усилий. Филипп Яно проследил взглядом за тем, как маленький бамбуковый цилиндрик покатился по верстаку, затем остановился. Боб тоже смотрел на штифт.
— По крайней мере, синто. Может быть, оригинальный, может быть, кото.
— В таком случае почему штифт вышел так легко? Ведь он буквально вывалился.
Боб вспомнил, что штифт держался прочно. Но он промолчал: в конце концов, что он знает, чем может помочь?
— Не знаю. Быть может, рукоять разбирали недавно. Не могу сказать. Один из многих вопросов. Это очень интересно!
— Спасибо за то, что говорите по-английски, — сказал Боб. — Разумеется, я до сих пор понятия не имею, о чем идет речь.
Полностью поглощенные происходящим, отец и дочь не обратили на него никакого внимания.
Филипп Яно сдвинул рукоять, снимая ее с хвостовика меча, затем осторожно разобрал эфес — Боб знал, что он называется «цуба», — снял несколько прокладок и наконец муфту, хабаки, аккуратно раскладывая все детали на верстаке: внизу лезвие, вверху рукоять, а между ними эфес и четыре прокладки.
Но было еще и что-то необычное: кусок бумаги, туго обмотанный вокруг стального хвостовика.
— Бумага, — строгим голосом произнесла девушка.
— Да, вижу.
— Отец, возьми ее. Посмотри, что это такое.
— Нет-нет, пока рано. Ты готова записывать?
— Да.
Филипп Яно выдал быстрый ураган японских фраз, затем перевел на английский:
— Цуба, то есть эфес, серийного промышленного производства, также образца тридцать девятого года. Так что когда меч обрел новые ножны, он получил и новую рукоять, как я и говорил Томоэ.
— Да, но ржавчина…
— Не просто ржавчина, друг мой. Кото ржавчина.
— То есть старая ржавчина, — добавила девушка.
— Действительно старая ржавчина. Но продолжим. Прокладки — сеппа, также стандартные армейского образца, как и хабаки, тут ничего необычного. Два отверстия, следовательно, лезвие было обрезано, но это нам уже известно.
— Ржавчина.
— Но при чем тут ржавчина? — спросил Боб.
Хвостовик буквально потонул в черных окислах; их было так много, что они мелкой черной пылью осыпались на верстак.