48 минут. Осколки
Шрифт:
– Ты в порядке? – спрашивает Арт. Хотя по виду сам далеко не здоров.
– Кажется, меня вот-вот вырвет.
– Может, у тебя токсикоз? – осторожно интересуется он, наблюдая, как я судорожно обмахиваю лицо подобранным в магазине журналом.
Шон поворачивается с переднего сиденья. В глазах его плещется ужас.
– Нет, точно не токсикоз, – отвечаю уверенно, даже не зная, кого больше успокаиваю – себя или своего парня. – Наверное, что-то не то съела, – поворачиваю я голову, но от одного лишь взгляда на позеленевшего Арта становится еще хуже.
– Не
Шон открывает окно, жадно вдыхает холодный воздух. Кажется, ему становится так же плохо, как и нам. Ник же с совершенно невозмутимым видом бросает взгляд через плечо и тут же возвращается обратно к дороге.
– Почему опять ты один чувствуешь себя хорошо? – начинаю стонать я, изнемогая от несправедливости, ведь Ник ел то же самое, что и все мы.
Возможно, я параноик, но никак не могу отделаться от ощущения, что это неспроста.
– Шон, – цепляюсь я за локоть парня. – Он нас отравил! Надо что-то срочно принять, чтобы замедлить распространение яда!
Ник на месте водителя едва сдерживает смех.
– Ты серьезно? По-твоему, я так непроходимо туп, чтобы отравить всех и сесть в ту же машину? Ты меня в очередной раз удивила, Ви!
– Прекратите! – раздражается Шон, явно устав от постоянных препирательств.
Но Ник его игнорирует:
– Просто мой организм не настолько изнежен, как твой, принцесса, а желудок, уверен, способен переварить даже железные крючья.
– Видимо, поэтому ты решил нацепить пару себе на лицо?
Он перестраивается и, не сбавляя скорость, резко входит в поворот, отчего мое сознание начинает терять равновесие с еще большей силой, а к горлу подступает комок, просящийся наружу.
– Прекрати! Ты можешь вести машину аккуратнее?
Мне так душно и плохо, что хочется уткнуться головой в чье-нибудь плечо и разрыдаться.
– Я не расслышал извинений.
– Да пошел ты!
– Останови, – тихо просит Шон, и когда Ник прижимается к обочине, быстро выскакивает за дверь, согнувшись пополам.
– Мне тоже надо подышать!
Я открываю дверь и глубоко вдыхаю аромат поля, мимо которого мы держим путь. Снег, внезапно начавшийся после обеда, крупными хлопьями опускается на лицо, застревая в ресницах и превращаясь в холодные капли на коже, приносит некоторое облегчение.
Артур разваливается на заднем сидении подобно медузе, раскинувшей щупальца в разные стороны.
– Чувак, надеюсь, Ви ошибается, – говорит он.
Ник, громко цокнув, отворачивается. Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, делаю глубокий вдох и заставляю себя промолчать. Пока. Откинув ногу Арта, занимаю свое место. Шон возвращается изрядно потрепанный и бледный и, опустив стекло, кладет лицо на руку.
Остаток пути похож на мутный туман из злости и тошноты, которые я одновременно испытываю. В опущенные окна дико врывается ветер, немного успокаивая пульсирующую боль в висках и головокружение. Мы все дальше удаляемся от города – высокие дома сначала
Дом встречает нас занесенными дорожками, темными занавешенными окнами и увядшими цветами в горшках перед дверью. Он словно спит под белым одеялом, оставленный хозяевами зимовать в одиночестве.
Я делаю шаг вперед, но Шон хватает за локоть, указывая на черный вход. «Не оставлять следов на снегу! Точно!» Он распахивает дверь, и я шагаю внутрь, изучая дом, не по собственной воле согласившийся приютить нас на время. Просторная гостиная, совмещенная с кухней, вполне способна вместить всех за одним столом. В центре комнаты камин, но сейчас он не затоплен и вряд ли будет, чтобы не привлекать внимание.
Арт присвистывает:
– Вот это хоромы.
– Не мешало бы включить отопление, – поеживаюсь я, обнимая себя за плечи и рассматривая стены с висящими на них трофеями.
Слой пыли на мебели наводит на мысль, что домик используется только летом. В голове наконец проясняется, и даже дышать и жить становится легче. Ребята тоже оклемались, а может, просто держатся лучше, чем я.
Ник остается парковать машину, Шон сразу же удаляется в подвал, чтобы разобраться с тем, как в доме устроено отопление, а нам с Арти велено перетащить вещи и покупки внутрь. Заполнив полки крупами и консервными банками, разложив портящиеся продукты в холодильник, я поднимаюсь наверх, попеременно заглядывая во все комнаты, пока не останавливаю выбор на самой дальней. Внутри холодно и пахнет сыростью, но это лучше, чем ночевать на улице или в дешевом отеле. Краска на дверях по краям облезла, а обои в мелкий цветочек были наклеены, по-видимому, много лет назад, так как стыки начали расходиться.
– Вы видели? Тут целый мешок картошки! – доносится снизу радостный возглас Арта. – Иди сюда!
И я спускаюсь обратно. В кухне уютно, хоть и пусто. На полу плитка цвета сурьмы, кое-где уже растрескавшаяся от времени; деревянные шкафы раскрашены терракотовыми узорами, похожими на кельтский орнамент. На полках рядами стоят пустые банки. В углу – аккуратной башней бумажные коробки, оставшиеся от хозяев. Возможно, их забыли, когда уезжали. Если включить воображение, можно представить, что мы недавно въехали и просто не успели разложить вещи.
Артур выныривает из кладовки с полной миской картофеля в руках. Ставит на стол и достает из ящика ножи. Ник входит в комнату, стягивая шапку и отряхивая от снега.
– Присоединяйся, – Артур толкает ногой в его сторону табурет.
– Если мы сможем поскорее поесть, то даже с удовольствием.
Ник потирает ладони, выдыхая на них теплый воздух, бросает куртку на свободный стул и садится рядом с другом. Парни хватают по картофелине. Артур чистит широкими короткими стружками, Ник снимает кожуру по кругу, закручивая ее в спираль, словно каждый раз соревнуется сам с собой, насколько длинной она может получиться.