5 лет среди евреев и мидовцев
Шрифт:
Такие вот стихи. Печальные. Проникновенные. Трудно было представлять страну, которую и любят, и боятся. Трудно не в дипломатическом плане — в человеческом.
АПРЕЛЬ-92
В Каире — Хождение по МИДу — “Соседи” — Руцкой в Израиле — Помогаю Кобзону вызволять из тюрьмы Калмановича
Апрель начался с поездки в Каир. Управившись с почтой, превратился в туриста. Каир производит впечатление огромной мощи, силы. Но силы еще не организованной, стихийной. Как и везде на Востоке — контрасты роскоши и бедности, завтрашнего дня и дня позавчерашнего. Людские толпы. Кричащие рекламы. Плохо управляемые потоки машин. Скульптурные и всякие иные напоминания о прошлом величии Египта. [5]
5
Каждый “турист”
“Египет, таково мое впечатление, изменить невозможно. Каир никогда не будет чистым городом. Никогда там телефоны не будут работать исправно. Никогда там не будет канализации…”
Генерал был шокирован
“текущими кранами в роскошном отеле, обоями, отклеивающимися от стен, грязью, гнилыми фруктами… на столе в ресторане отеля, безразличием и равнодушием простого египтянина, даже и не питающего надежду когда-нибудь одолеть насущные проблемы своей страны…”
Выводы, которые сделал Эйтан из своих наблюдений, можно оспорить. Но не это важно. Израильтяне часто ссылаются на “менталитет” арабов, который мешает им найти общий язык с евреями. Рассуждения Эйтана представляют нам “менталитет” евреев. Стена ненависти, недоверия возводилась с обеих сторон.
Пирамиды, Сфинкс вблизи выглядят не так импозантно, как на картинках. Для камней время — не доктор. Общий торжественный, даже трепетный настрой, с которым едешь к пирамидам, снижается уймищей туристов, унылыми взглядами обслуживающих их верблюдов и непрерывными требованиями “бакшиша”.
Самое грандиозное впечатление — Каирский музей. Другая цивилизация смотрит на тебя… Другое мироощущение, другое восприятие времени и пространства, другое понимание предназначения человека могли создать этот мир каменных изваяний, странных рисунков, мир мумий и саркофагов. Многие экспозиции пока беспомощны, примитивны, все как бы навалом. Особенно, когда сравниваешь с залами Британского музея. Но этого навала, всего, что осталось в Египте после англичан и прочих любителей древностей, хватит на десятки богатейших музеев.
Запомнились каирские мечети. Их много, и они разные. Но вот что одинаково. Когда на улице жара, там терпимо. Можно взять казенный коврик, прилечь где-нибудь под колонной и отдохнуть в прохладе, дарованной Аллахом. Что я и делал с удовольствием.
Съездили в Александрию. Море, солнце, пальмы. Байрам! Вся набережная запружена нарядными людьми. Большое, но практически пустое здание консульства с хорошим садом. Завидно стало. Нам бы такой домик А здесь некого теперь обслуживать.
Жил в резиденции у посла — Полякова Владимира Порфирьевича. Настоящий карьерный дипломат. Все вокруг чинно и благоговейно. Вечером повар спрашивает: что на завтрак? И утром торжественно вносит желанный омлет. О многом поговорили. Я старательно учился посольской мудрости. Хотя не уверен, что усвоил ее.
9 марта вечером уже был в Москве. Для того, чтобы уладить кадровые и другие по первости неясные вопросы.
По кадрам главное — пробить хотя бы двух специалистов по Израилю. Просил Татьяну Анисимовну Карасову и Валерия Владимировича Афиногенова из Института востоковедения. Знают Израиль. Умные, контактные люди. Валерий вооружен прекрасным ивритом. Но МИД артачился. Своих, говорили, некуда девать, а ты чужих берешь. Мне была понятна эта логика. Но и я артачился. Ведь “свои” — это арабисты. Толковые, знающие дипломаты, но десятилетиями воспитывавшиеся в духе борьбы с “сионистским образованием”. И я боялся, что это воспитание, несмотря на новую ситуацию и новые ориентиры, будет сказываться на практической работе. В конце концов кадровики МИДа пошли мне навстречу. И не просчитались. И Карасова, и Афиногенов были в числе основной тягловой силы посольства. Не могу пожаловаться и на арабистов. Хотя на каких-то крутых поворотах, в ходе острых дискуссий иногда проскальзывали антиизраильские нотки. Не у всех, но все же…
Другая кадровая проблема — это так называемые “соседи”, то есть разведчики, работающие под крышей посольства. [6] В принципе тут нет ничего необычного, особенного. В посольствах, если не всех государств, то уж всех “держав” точно, всегда есть и будут разведчики. Это входит в общепринятые правила дипломатической игры. Игроки стараются, само собой, присматривать друг за другом и не нарываться на скандалы. Работать профессионально, без проколов.
В былые времена советская разведка явно перебарщивала по части массовости. И как это ни странно — по части “открытости”. Бывая в посольствах, я всегда удивлялся: любой человек (шофер, врач, уборщица, не говоря уже о настоящих дипломатах или журналистах) был прекрасно осведомлен — кто есть ху. Или, наоборот, — ху есть кто. Предупреждали: с тем-то и тем-то язык не распускай. Но язык распускали другие и в других местах… Возможно, я ошибаюсь, но отсутствие “водонепроницаемых переборок” являлось причиной многих провалов
6
“Соседи” делятся на ближних и дальних. “Ближние соседи” — это, которые из КГБ, ибо МИД до переезда на Смоленскую площадь располагался рядом с Лубянкой. Теперь штаб-квартира СВР вынесена за пределы Москвы, но “ближние” так и остались “ближними”. Соответственно, “дальние соседи” — это публика из ГРУ, военные разведчики.
Практически, добавлю от себя, “товарищи из органов”, особенно — главные “товарищи”, выступали как своего рода “комиссары” при послах, как “полиция нравов”, хотя их собственные нравы не отличались особой строгостью.
Панкин за то недолгое время, пока он был министром иностранных дел, сумел вывести из-под дипломатической крыши довольно большое число работников спецслужб. “Я хорошо знал на собственном опыте, — писал Панкин в 1994 году, — что бывший КГБ злоупотреблял своим положением, силой и авторитетом. Наше посольство было переполнено “соседями”. Причем, многие из них — малоквалифицированные люди, которых послали за рубеж по знакомству и которые вели себя так, как будто они хозяева. Я стремился ввести деятельность спецслужб в цивилизованные рамки, сократить их до пределов разумной достаточности, поставить под контроль правительства и общественности”.
И хотя ведомства, руководствуясь корпоративными интересами и законом Паркинсона, стремятся восстановить свои позиции, их сдерживают как финансовые трудности, так, надеюсь, и усиление элементов здравого смысла. Ходят слухи, что Е. М. Примаков, будучи директором Службы внешней разведки, сделал следующее заявление: “Раньше улов тянули сетью, и Бог знает сколько мусора туда попадало. Настало время работать удочкой”.
Итак, рыбаки с удочками. Пожалуйста. Важно, во-первых, чтобы они не были бездельниками и кляузниками. И чтобы удочки забрасывали не внутри посольства, а вне его. Важно, во-вторых, чтобы они знали свое место и, помимо “спецфункций”, добросовестно выполняли свои служебные обязанности. Важно, наконец, чтобы они брали не числом, а умением, были профессионалами высокого класса, а также “просто” порядочными людьми.
Вот с такими мыслями посетил руководителей СВР и ГРУ. Почитал бумаги, которые мои “рыбаки” шлют в Москву. Обсудили квоты и возможные замены.
Несколько дней бродил по мидовским коридорам. Впитывал аппаратную информацию. Утрясал штатное расписание.
На момент разрыва дипломатических отношений (июнь 1967 года) в штатном расписании посольства насчитывалось 20 оперативно-дипломатических работников и 16 — административно-технических. Для Генерального консульства было утверждено 15 оперативно-дипломатических работников и 17 административно-технических. Вот на этих числах, — несмотря на то, что настала эпоха великих сокращений, — я и пытался удержаться. Примерно год продолжалось перетягивание каната. Съезжали до 8 дипломатов. Но все-таки здравый смысл заставил учесть специфику Израиля. 23 февраля 1993 года нам утвердили штатное расписание в количестве 38 единиц (17 дипломатов и 21 административно-технический работник). Даже лишку дали. Но мы об этом никому не сказали.
Поскольку приближался визит вице-президента России в Израиль, посетил А. В. Руцкого. Он произвел впечатление энергичного, но какого-то сумбурного человека. Увлеченно говорил о сельском хозяйстве, коим тогда руководил. Радостно сообщил мне, что его мать — еврейка.
Единственное, чего я не смог сделать в Москве, — это встретиться со своим министром. Несколько раз стучался. А. В. Козырев был занят. Так и уехал, не солоно хлебавши. 22 вечером был в Тель-Авиве.
Весь конец месяца — большая суета, связанная с визитом Руцкого. Прежде всего необходимо разработать и согласовать программу визита. С кем встречаться, в каком составе, в какое время. Что посещать. Для супруги — отдельно. Размещение. Питание. Транспорт. И еще множество всякой всячины. Все нужно разложить по полочкам (место, время), выделить ответственных людей, четко поставить задачи. С этой “штабной”, как мы ее называли, работой великолепно справлялся советник Виктор Юрьевич Смирнов.
Некоторые вещи решались на основе существующих протокольных шаблонов. Но нередко особенности ситуации, капризы визитеров, случайности разного рода выбивают из шаблонов, заставляют действовать не по стандарту.
Гораздо больше хлопот, чем сам визитер, причиняла его многочисленная, как правило, свита. Энергичные, не очень обремененные тактом люди, напористые, если не сказать — нахальные, требовали повышенного к себе внимания, беспрерывно теребили, нервировали сотрудников посольства.
Хочу подчеркнуть, что к визиту Руцкого мои сетования не относятся. Тут я несколько опережаю события. Этот визит прошел относительно гладко. Посетили президента и премьер-министра, возложили венок, съездили в Хайфу, встретились с одним из “капитанов” израильского бизнеса Ш.Айзенбергом. Единственный прокол — Руцкой приехал к Шамиру не в 8.15, как было положено, а в 8.45. Говорили, что супруга его никак не могла выбрать подходящее платье.