50 & 1 история из жизни жены моего мужа
Шрифт:
– Свиных? – деловито улыбнулась продавщица.
– Фу, как вы могли подумать! – оскорбилась Вера. – Только баранина… Чтобы был тихим, как агнец.
– Кто? – вытаращила глаза продавщица.
– Плов! – отрезала Вера.
Дома она извлекла ребрышки из пакета и выбрала самое красивое.
– Туз, это будет невозможно красивый мужчина, Туз, – сказала Вера псу и повертела ребром перед самым собачьим носом.
– А можно, я остальные сожру? – некрасиво спросил Туз. – Или ты роту сделать хочешь?
– Дурак! – обиделась Вера
Всем известно, что – будь то торт, прическа или атомная бомба, – если это делает женщина, она сделает по-своему. И даже сам акт творения в женских руках станет новым актом творения.
Поэтому когда вместо земного праха Вера высыпала в миску пригоршню пшеничной муки, чудо не перестало быть чудом.
Немного ванили, чтобы был добрым; коричная палочка для сильных рук; щепотка паприки для пикантности; масло сандала для утра; финик – чтобы не вредничал; ириска – чтобы не кончался; магнит с холодильника – чтобы не ушел; кусочек обоев для любви к дому; канцелярская кнопка для остроты ума и стеклянный шарик для независимости.
Скатав куколку, Вера вложила в нее баранье ребро и обернула в кухонное полотенце.
На этом понятная часть творения закончилась. И началась непонятная.
Что такое дыхание жизни, Вера не знала. Ни тогда, ни теперь, ни потом. Как и к большинству женщин, решение пришло к ней интуитивно – на каком-то шкурном, подсознательном уровне. Покопавшись на кухонных полках, она нашла крохотную банку ежевичного конфитюра. Вытряхнув содержимое в мусоропровод и сполоснув банку теплой водой, она села на стул и начала дышать внутрь. От ее дыхания мутное стекло потело и покрывалось разводами. Очень скоро ноги стали отекать, но Вера продолжала сидеть на стуле и держать банку у рта.
В городе гудели машины, в небе летали самолеты, звезды говорили друг с другом, а на пересечении Фруктовой и Чехова женщина собирала жизнь в конфитюр.
Наконец, когда спина совсем одеревенела, Вера встала и поднесла банку к губам куклы. Убедившись, что дыхание жизни испарилось до капли, она удовлетворенно вздохнула и принялась готовить рыбу.
После акта творения Бог отдыхал один день. На то он и Бог. Женщина приготовила рыбу и проспала восемь часов. На то она и Женщина.
Пятого января утром Вера Ивановна проснулась и побежала на кухню. Куклы на подоконнике не было. Рыбы на сковородке тоже.
«Сожрал рыбу и сбежал, – ужаснулась Вера Ивановна. – Вот тебе и «сотворение человека»…»
Ежась от утреннего холода и поедая себя за глупость, она подошла к раковине и стала мыть посуду.
За шумом воды звонок был практически не слышен. Вытерев руки о халат, Вера Ивановна дошла до двери и повернула ключ в замочной скважине.
На пороге стоял Он. И был Он не низкий и не высокий, не толстый и не худой,
От неожиданности Вера Ивановна растерялась.
– Любите рыбу? – промямлила она.
– Ага. У вас за углом продают чудесного хека, – ответил он ей и улыбнулся. – Всего по сто тридцать рублей за килограмм.
Ну а дальше – как в сказках и положено – все зажили долго и счастливо.
Кроме, пожалуй что, Туза. Второго дня он имел проблемы с желудком: дольше всего выходили стеклянный шарик и магнит.
Но это уже совсем другая история.
ПРО ВАРЕНЬЕ И НЕ ТОЛЬКО…
Пока родительство сочиняет рассказы про войну, детство стремительно милитаризируется. Нет, я нисколько не против старой доброй целлулоидной саблюки. Я и сама иногда испытываю непреодолимую тягу к «поиграть в Чапаева». Но не в два же года, право слово.
Все началось с варенья. Третьего дня утром, лежа на кровати, достопочтенный супруг мой Дементий пихнул меня в бок своей наждачной пяткой и задал риторический вопрос:
– Что это у меня такое под попой липкое, Катя?
Так прямо и спросил, чесслово.
– Прямо и не знаю, что там такое может быть, – принялась удивляться я. – Быть может, ночью с тобой приключился какой-нибудь детский казус?
– Дура, – ответил мне супруг. – Вот, ей-богу, АУРа.
– Прям-таки и дура, – обиделась я. – У тебя под задницей липкая лужа, и, можно сказать, через это дело ты лишаешь меня тяги к завтраку, да еще и дразниться смеешь, негодяй!
Супруг посмотрел на меня недобро, тяжело вздохнул и сделал самую противную на свете вещь из всех, что я видела (беременным, нервным и гурманам дальше читать не следует).
Он отогнул указательный палец, провел им где-то в области простыни, после чего понюхал его и с аппетитом облизал.
В ужасе я отползла к стене и вжалась в подушки.
«Мало того, что дристун, так еще и копрофаг, вот говорила я тебе: замуж выйти – не напасть», – как-то совершенно по-бабушкински пронеслось в моей голове, в то время как вслух спросилось:
– Охренел?
– А вот и нет! – Супруг загадочно улыбнулся, и меня чуть не стошнило. – Это варенье.
– К-какое еще варенье? – Неимоверными усилиями я подавила рвотный позыв.
– Из лесной земляники, – еще более глупо улыбнулся супруг. – А ты думала, я какашки ем?
– Ну не могла же я думать, что ты начал гадить вареньем?
Этот вопрос явно поставил супруга в тупик. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, после чего практически одновременно подскочили с кровати и закричали:
– Тимофе-е-е-ей!
Явившееся на зов дитя сразу сообщило, что «аенье из холодильника», «бить низя» и вообще нужно «одеть штаниськи и пить косий».