50 знаменитых загадок истории XX века
Шрифт:
Не меньший интерес вызывает история другого двойника, на этот раз цесаревича Алексея. В январе 1949 года в республиканскую психиатрическую клинику Карелии привезли заключенного одной из исправительных колоний, 45-летнего Филиппа Григорьевича Семенова, который находился в состоянии острого психоза. Врачам, которые повидали за годы практики немало, редко приходилось встречать таких странных больных. Интересен был не клинический случай сам по себе, а личность Семенова. Оказалось, что это прекрасно образованный человек, в совершенстве знавший несколько иностранных языков, много читавший, особенно классику. Его манеры, тон, убеждения говорили о том, что пациент был знаком с жизнью дореволюционного высшего света. Однажды пациент признался, что он — сын императора Николая II. Разумеется, врачи только покивали головой — кем только не представляются сумасшедшие. Но странный пациент слишком сильно отличался от обычных сумасшедших. С необычным больным в клинике долго общались врачи Ю. Сологуб и Д. Кауфман. Как впоследствии они рассказывали, это был высокообразованный человек, настоящая «ходячая энциклопедия». Своих откровений пациент никому не навязывал, к тому же это никак не отражалось на его поведении, как бывает обычно. Филипп Григорьевич держался спокойно,
Возможно, со временем Филипп Семенов стал бы просто местной достопримечательностью. Но судьбе было угодно, чтобы в той же самой больнице оказался человек, способный проверить рассказ пациента, — ленинградский профессор С. И. Генделевич, до тонкостей знавший жизнь царского двора. Заинтересовавшись рассказом Семенова, Генделевич устроил ему настоящий экзамен. Если бы пациент выучил информацию заранее, то все равно отвечал бы с некоторой заминкой. Да и ложь опытный врач смог бы легко распознать. Однако Филипп Семенов отвечал на вопросы мгновенно, ни разу ничего не перепутал и не сбился. «Постепенно мы стали смотреть на него другими глазами, — вспоминала об этом Далила Кауфман. — Стойкая гематурия (наличие в моче крови или эритроцитов), которой он страдал, также находила себе объяснение. У наследника была гемофилия. На ягодице у больного был старый крестообразный рубец. И наконец мы поняли, что нам напоминала внешность больного, — известные портреты императора Николая, только не Второго, а Первого».
Что же рассказывал о себе предполагаемый наследник российского престола? По утверждению Семенова, во время расстрела в Екатеринбурге отец обнял его и прижал лицом к себе, чтобы мальчик не видел наведенных на него стволов. Он был ранен в ягодицу, потерял сознание и свалился в общую кучу тел. Его спас и долго лечил какой-то преданный человек, возможно, монах. Несколько месяцев спустя пришли незнакомые люди и заявили, что отныне он будет носить фамилию Ирин (аббревиатура от слов «имя Романовых — имя нации»). Затем мальчика привезли в Петроград, в какой-то особняк на Миллионной улице, где он случайно услышал, что его собираются использовать как символ объединения сил, враждебных новому строю. Такой участи себе он не желал и поэтому ушел от этих людей. На Фонтанке как раз записывали в Красную армию. Прибавив два года, он попал в кавалерию, потом учился в институте. Затем все изменилось. Тот самый человек, который подобрал его в 1918 году, каким-то образом сумел разыскать Ирина и стал его шантажировать. На тот момент цесаревич успел обзавестись семьей. Стремясь запутать шантажиста, он взял имя Филиппа Григорьевича Семенова — умершего родственника жены. Но одной смены фамилии было мало. Семенов решил изменить и образ жизни. Экономист по образованию, он начал разъезжать по стройкам, нигде долго не задерживаясь. Но мошенник снова вышел на его след. Чтобы откупиться от него, Семенову пришлось отдать казенные деньги. За это его приговорили к 10 годам лагерей. Филипп Григорьевич Семенов освободился из лагеря в 1951 году, а умер он в 1979-м — как раз в тот год, когда на Урале обнаружили останки царской семьи. Его вдова Екатерина Михайловна была убеждена в том, что ее муж — наследник императора. Как вспоминал приемный сын Семенова, отчим любил бродить по городу, в Зимнем дворце мог находиться часами, предпочитал старинные вещи. О своей тайне говорил неохотно, только с самыми близкими людьми. Никаких отклонений у него не было, в психиатрическую больницу после лагеря он уже не попадал. И заметим, что этот, казалось бы, обычный человек хорошо владел немецким, французским, английским и итальянским языками, писал на древнегреческом. Филиппа Семенова давно уже нет в живых, а тайна его осталась. Был ли он психически больным человеком или все же являлся наследником царского престола, единственным сыном Николая II?
Ответа на этот вопрос нет, но у истории таинственного пациента Карельской клиники было продолжение. Английская газета «Дэйли экспресс», заинтересовавшись Ф. Семеновым, отыскала его сына Юрия и попросила его сдать кровь для генетической экспертизы. Проводил ее в Олдермастенской лаборатории (Англия) специалист по генетическим исследованиям доктор Питер Гил. Сравнивали ДНК «внука» Николая II Юрия Филипповича Семенова и английского принца Филиппа — родственника Романовых через английскую королеву Викторию. Всего было проведено три теста. Два из них совпали, а третий оказался нейтральным. Безусловно, это нельзя считать стопроцентным доказательством того, что отец Юрия действительно был цесаревичем Алексеем, но вероятность этого довольно высока…
В заключение стоит отметить, что ни у одного из «двойников» императорских детей не было счастливой судьбы. В лучшем случае они мирно доживали свой век. Возможно, злой рок семьи Романовых бросал свою зловещую тень и на тех, кто стремился доказать свою причастность к знаменитой фамилии…
Тайны «красной Маты Хари»
Мария Игнатьевна Будберг, в девичестве Закревская, по первому браку графиня Бенкендорф, была, несомненно, одной из самых исключительных женщин своего времени. Ей, безудержной авантюристке, как будто удалось прожить не одну, а несколько жизней. Законная супруга русского дипломата, возлюбленная британского посла, подруга английского фантаста, гражданская жена и помощница пролетарского писателя… За способность притягивать к себе людей и влиять на их судьбы Закревскую называли «русской Миледи». На Западе эта женщина, которую считали агентом сразу нескольких разведок, получила прозвище «красной Маты Хари». И все же большая часть легенд о жизни Марии Закревской была создана ею самой. Муре, как называли свою музу М. Горький и Г. Уэллс, нравилось существовать в ореоле тайн. Но правда о ее жизни порой кажется еще более невероятной, чем эти легенды.
Свой знаменитый роман-эпопею «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький посвятил Марии Игнатьевне Закревской. Но для советских историков и литературоведов подруги классика соцреализма словно не существовало. Об этой поистине легендарной женщине мало кто знал. Только в 1989 году, когда в журнале «Дружба народов» появилась повесть писательницы-эмигрантки Нины Берберовой «Железная
Уже дата рождения — 1892 год, — названная М. Закревской, вызывает у исследователей сомнение. Скорее всего, полагают они, Мария на пару лет уменьшила свой возраст, а метрику просто сожгла, как всегда поступала
с компрометирующими ее бумагами. Возможно, таким образом она хотела «подправить» свое провинциальное происхождение — к 1892 году ее отец Игнатий Платонович Закревский, потомок давно обрусевшего польского рода, уже перебрался из Полтавской губернии в Петербург, где занялся юриспруденцией. В селе Березовая Рудка Пирятинского уезда Полтавской губернии, где на самом деле родилась Мария, у Игнатия Закревского было поместье, доставшееся ему от отца — отставного полковника Нарвского драгунского полка. Рано обзавевшийся семьей Игнатий Закревский — он был женат на небогатой полтавской помещице Марии Борейше — тяготился провинциальной жизнью. Своими либеральными взглядами и англофильством он вызывал раздражение у окрестных дворян, а сооруженный им в поместье экзотический семейный склеп в форме египетской пирамиды и вовсе создал ему славу человека со странностями. Удивил он соседей и тем, что выписал своим детям гувернантку из Англии. Маргарет Уилсон — дети называли ее Микки — научила бегло говорить по-английски Марию, ее брата и двух сестер. Мура нежно полюбила мисс Уилсон и через много лет доверила ей воспитание собственных детей. Кстати, наша героиня даже по-русски всю жизнь говорила с деланым английским акцентом, с помощью которого пыталась скрыть свой малороссийский выговор. Все верили ее рассказам об учебе в Кембридже, хотя образование она получила исключительно домашнее. Любила рассказывать она и о том, что ее прабабушкой была знаменитая «медная Венера» Аграфена Закревская — жена московского губернатора, которой А. Пушкин и Е. Баратынский посвятили не одно стихотворение.
Судя по редким фотографиям, юная Мария, которую с самого детства все называли Мурой, была недурна собой — с волнистыми по моде волосами, блестящими темными глазами и ослепительной улыбкой. Все это дополнялось общительностью и стремлением постоянно быть в центре внимания. В их доме бывало много именитых гостей. И. Закревский сделал в Петербурге хорошую карьеру, дослужившись до чина обер-прокурора Первого департамента Сената, и жил на широкую ногу. Позже его уволили за либеральные взгляды, что, однако, только укрепило его популярность в вольнодумном столичном обществе. Поклонников у юной Муры становилось все больше и больше, и встревоженный отец отослал 16-летнюю дочь в Берлин, к старшей сестре Анне, удачно вышедшей замуж за первого секретаря российского посольства В. Ионова. Мура прожила в Европе почти два года. Она отлично выучила немецкий язык и самостоятельно объездила не только Германию, но и Францию, и Англию, легко заводя знакомства с молодыми людьми. Их неизменно было много вокруг русской «эмансипе» — Мура во всем старалась подражать решительным, уверенным в себе европейским женщинам, которые сами решали свою судьбу.
Из знатных поклонников Мария выбрала самого именитого — Ивана Александровича фон Бенкендорфа. 29-летний потомок знаменитого рода балтийских аристократов служил советником русского посольства в Берлине. 24 октября 1911 года Мура и Иван стали мужем и женой. Молодая супруга дипломата Мария Закревская-Бенкендорф с головой окунулась в светскую жизнь, чему не помешало даже рождение двоих детей — сына Павла и дочери Татьяны. Мура блистала на приемах и балах, поражая поклонников не только своим шармом, но и эрудированностью. Известно, что она произвела исключительно благоприятное впечатление на самого кайзера Вильгельма, которому была представлена.
Во время одного из дипломатических приемов Закревская-Бенкендорф познакомилась с 32-летним английским дипломатом Р. Б. Локкартом — и моментально влюбилась в него. Об их связи вскоре узнало все общество, но Иван Бенкендорф, воспитанный в лучших традициях культуры декаданса, смотрел сквозь пальцы на увлечение жены: в высшем свете в начале XX века адюльтер был чем-то обычным.
С началом Первой мировой войны русским дипломатам пришлось покинуть Берлин. Бенкендорф пошел служить в военную цензуру, а Мария, пройдя ускоренные курсы сестер милосердия, начала работать в военном госпитале. При этом она много времени проводила в Енделе, эстонском имении мужа. Ее дочь Татьяна описывала в мемуарах огромный дом из множества комнат, катание на тройке по заснеженным лесам, постоянные визиты гостей. Среди них были британские офицеры, с одним из которых — капитаном Ф. Кроми — Мария «со скуки затеяла роман». К мужу она давно охладела, да и к детям относилась без особого тепла. Главным для нее всегда оставалось устройство собственной жизни, а все остальные, даже любимые мужчины, были лишь средством для этого. «Она любила мужчин, — подтверждает Н. Берберова, — и не скрывала этого… Она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины чувствовали это в ней и пользовались этим, влюблялись в нее страстно и преданно». Магнетизм Закревской — это сплав незаурядного ума с твердым характером и редким очарованием. Не красота (Мария не была красавицей в полном смысле этого слова), а ее своенравный характер и независимость пленили мужчин. Было в ней нечто такое, что сражало мужчин наповал. Вот как впоследствии описывал М. Закревскую Г. Уэллс: «В моем убеждении, что Мура неимоверно обаятельна, нет и намека на самообман. Однако трудно определить, какие свойства составляют ее особенность. Она, безусловно, неопрятна, лоб ее изборожден тревожными морщинами, нос сломан. Она очень быстро ест, заглатывая огромные куски, пьет много водки, и у нее грубоватый, глухой голос, вероятно, оттого что она заядлая курильщица. Обычно в руках у нее видавшая виды сумка, которая редко застегнута как положено. Руки прелестной формы и часто весьма сомнительной чистоты. Однако всякий раз, как я видел ее рядом с другими женщинами, она определенно оказывалась и привлекательнее, и интереснее остальных. Мне думается, людей прежде всего очаровывает вальяжность, изящная посадка головы и спокойная уверенность осанки. Ее волосы особенно красивы над высоким лбом и широкой нерукотворной волной спускаются на затылок. Карие глаза смотрят твердо и спокойно, татарские скулы придают лицу выражение дружественной безмятежности, и сама небрежность ее платья подчеркивает силу, дородность и статность фигуры. Любое декольте обнаруживает свежую и чистую кожу. В каких бы обстоятельствах Мура ни оказывалась, она никогда не теряла самообладания».