500 сокровищ русской живописи
Шрифт:
ВАЛЕНТИН СЕРОВ. Петр I. 1907. Картон, темпера. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Серов писал о Петре I: «Обидно, что его, этого человека, в котором не было ни на йоту позы, слащавости, всегда изображают каким-то оперным героем и красавцем. А он был страшный: долговязый, на слабых тоненьких ножках и такой же по отношению ко всему туловищу головкой… При этом шагал огромными шагами, и все его спутники принуждены были следовать за ним бегом…» Картина создавалась в качестве иллюстрации для книги, но воспринимается как монументальное произведение. Величественный и страшный, Петр I стремительно шагает вдоль набережной Невы, за ним с трудом поспевает его свита.
ВАЛЕНТИН СЕРОВ. Похищение Европы. 1910. Холст, темпера. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В древнекритском мифе рассказывается о том, как Зевс, обернувшись быком, явился красавице Европе, дочери финикийского царя, которая играла на берегу с подругами. Как только Европа села на него покататься, бык-Зевс бросился в море и увез ее на остров Крит. Мифологический сюжет Серов мастерски стилизует под стиль древнекритской фресковой живописи и керамики. Голова быка напоминает античные ритуальные сосуды, волны моря с плывущим дельфином заставляют вспомнить узоры критской керамики. Европа на спине быка похожа на античную кору с неподвижным лицом-маской. Такой прием условно-декоративной стилизации позволяет художнику погрузить зрителя в таинство легендарных времен.
ВАЛЕНТИН СЕРОВ. Одиссей и Навзикая. 1910. Картон, темпера. Государственная Третьяковская галерея, Москва
К античной теме Серов обратился после путешествия в Грецию, где он посетил места, овеянные памятью о гомеровских героях. На картине изображен эпизод, когда едва не погибшего Одиссея выбросило на берег острова, где его увидела дочь царя Алкиноя – Навзикая. Она отвела его к отцу, который гостеприимно встретил Одиссея и помог ему вернуться на родную Итаку. Композиция картины строится подобно античному фризу. Под высокими сводами голубого неба вдоль сверкающей серебристой полосы моря движется процессия. Навзикая, напоминающая величавую античную кору, управляет повозкой, запряженной мулами. За ней идет тесная группа служанок, замыкает шествие устало бредущий Одиссей. В картине царит удивительная ясность, свойственная древнегреческой мифологии.
ВАЛЕНТИН СЕРОВ. Ида Рубинштейн. 1910. Холст, темпера, уголь. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Много нелестных отзывов услышал Серов об этой работе. Так, его бывший учитель И. Репин назвал этот портрет «гальванизированным трупом». Современники, привыкшие к классическим меркам красоты в изображении обнаженной натуры, столкнулись здесь с явным нарушением привычных норм. Легендарная танцовщица Ида Рубинштейн (1883–1960) блистала в балетах дягилевских Русских сезонов в ролях экзотических восточных красавиц. Вероятно, это дало художнику повод уподобить композицию ее портрета древним ассирийским барельефам с их ритуальной неподвижностью и особой пластической выразительностью. Изысканная орнаментальность здесь соседствует с явной гротескной заостренностью облика, но над всем царит усталое, печальное лицо красавицы, словно вобравшее в себя всю трагическую надломленность эпохи.
ВАЛЕНТИН СЕРОВ. Портрет княгини О. К. Орловой. 1911. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
По монументальной торжественности и беспощадно-обличительной интонации этот портрет не имеет себе равных в творчестве Серова. Светская львица Ольга Константиновна Орлова славилась умением модно и экстравагантно одеваться. В ее облике художник сделал акцент на сочетании аристократического шика и вульгарной крикливости. Огромная шляпа в стиле модерн «уравновешена» накинутой на обнаженные плечи меховой накидкой. Холодное, надменное лицо дополнено «острой» коленкой, обрисовывающейся из-под тонкого полотна роскошного платья. Известно,
КОНСТАНТИН КОРОВИН. Портрет Т. С. Любатович. 1880-е. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
С оперной певицей Татьяной Спиридоновной Любатович (1859–1932) Коровин познакомился во время работы над спектаклями Частной оперы С. И. Мамонтова, где она исполняла ведущие партии. Коровин слагает гимн красоте молодости и чарующему обаянию актрисы. Однако главным содержанием портрета становится не ее внешность, а ликующее настроение летнего дня, которое «врывается» в пространство полотна через открытое окно.
В этом раннем портрете Коровин уже подбирается к импрессионистической манере подвижного мазка, но еще сохраняет материальную плотность формы.
КОНСТАНТИН КОРОВИН. Зимой. 1894. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В 1894 году Коровин и Серов отправились в организованную С. И. Мамонтовым экспедицию по изучению природы, быта и народного искусства Севера. Изображая неприметный зимний деревенский мотив, Коровин продолжает традиции А. Саврасова и И. Левитана. Но в отличие от их «пейзажей настроения» работа Коровина не содержит глубины лирических переживаний природы. Художник ищет в натуре чисто живописные эффекты, передавая их с виртуозным артистизмом. В серых красках зимнего дня он открывает чудесные жемчужные, розоватые, сиреневые оттенки; пишет широкими, словно пульсирующими мазками, заставляя ощущать живой трепет вечно изменчивой природы.
КОНСТАНТИН КОРОВИН. У балкона. Испанки Леонора и Ампара. 1888–1889. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Темой картины является не портрет двух испанок, а живописное явление – восхитившее художника сочетание цветов. Рассеянный свет, проникающий сквозь жалюзи балконной двери, приглушает южную яркость красок. Это дает художнику возможность тонко разработать благородные оттенки серебристого и бежевого цветов в интерьере и одеянии девушек. На фоне приглушенных серебристых и кремовых оттенков ковра коричнево-красные цветы кажутся яркими пятнами. Эта картина была удостоена золотой медали на Всемирной выставке в Париже в 1900 году.
КОНСТАНТИН КОРОВИН. Бумажные фонари. 1898. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Художника увлекла живописная тема таинственного мерцания экзотического китайского фонарика в вечерних летних сумерках. Стремительными, темпераментными мазками он фиксирует то, что видит глаз. Длинные мазки то круглятся по форме, обозначая объемную округлость фонарей, то «вытягиваются» на досках террасы, то начинают пульсировать, передавая шелест зелени листвы. Композитор Б. Асафьев писал, что Коровин «ощущал жизнь воздуха, смены в нем плотности и разреженности. <…> Он увлеченно познает метаморфозы этой жизни, умеет на холсте схватить то, что непрерывно».
КОНСТАНТИН КОРОВИН. Кафе в Ялте. 1905. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Сумерки опускаются на южный город, последние лучи солнца пробиваются сквозь крону огромных деревьев. Широкими подвижными мазками художник словно торопится перенести на полотно трепет натуры. Под его кистью все материальные предметы теряют вещественность, превращаясь в подвижную, изменчивую субстанцию, сотканную из бликов и цветных рефлексов. В этих чарующих потоках света и пятнах пульсирующего цвета Коровин находит свою поэзию, очарование мимолетности. Пейзаж изумительно красив по колориту: лимонно-желтый цвет освещенной фонарями густой листвы деревьев в сочетании с серебристыми тонами земли рождает настроение жаркого летнего вечера, напитанного щедрым южным солнцем.