500 сокровищ русской живописи
Шрифт:
МИХАИЛ ЛАРИОНОВ. Отдыхающий солдат. 1911. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Ларионов соединяет стилевые особенности народного примитива с изысканностью колорита традиционной французской живописи. Молодой солдат отдыхает от тягот службы: лихо подбоченившись, он разлегся у забора, покуривая трубку. Взгляд художника на героя картины полон добродушного юмора. Он «разворачивает» части тела солдата так, чтобы они лучше читались – это придает изображенному забавный простонародный колорит, шутливое обаяние.
МИХАИЛ
Ларионов был создателем нового направления в беспредметной живописи, которое он назвал «лучизм». В лучизме впервые в русском искусстве было декларировано освобождение живописи от иллюзорной передачи материального мира ради чисто живописных задач.
В «Лучистом пейзаже» господствует стихийное разнонаправленное движение: словно подхваченные сильным вихревым потоком, в серебристом космическом пространстве парят изящные линейные очертания листьев, веток, всполохи вспышек желтых фонарей.
МИХАИЛ ЛАРИОНОВ. Лучистый пейзаж. Фрагмент
НАТАЛИЯ ГОНЧАРОВА. Мытье холста. 1910. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Гончарова была одной из первых художниц-авангардисток в русском искусстве. Картина «Мытье холста» выполнена в традициях примитива. Художница изображает традиционные занятия крестьян как некое ритуальное действо. Движение коренастых, угловатых фигур наполнено экспрессией. Драматическое напряжение уравновешено спокойными, радостными «основными» красками жизни – синим, зеленым, красным цветами.
НАТАЛИЯ ГОНЧАРОВА. Табак. 1907–1908. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Букет душистого табака Гончарова превращает в «космическое» видение: белые цветы подобны ярким звездам, сияющим на темно-изумрудном небе. Сине-зеленые листья переливаются в лунном свете, рождая воспоминания о прохладе и свежести. Настроение этого натюрморта перекликается с воспоминаниями И. Бунина о том, как в Ельце, где прошли гимназические годы писателя, «перед раковиной, на площадке, бил среди большого цветника, орошая его прохладным водяным дымом, раскидистый фонтан, и… навсегда запомнилась его свежесть и прохладный очаровательный запах обрызганных им цветов, которые… назывались просто „табак“».
РОБЕРТ ФАЛЬК. Пейзаж с парусом. 1912. Государственный художественный музей им. А. Н. Радищева, Саратов
Фальк, подобно Ван Гогу и Матиссу, «опрокидывет», разворачивает пространство пейзажа на зрителя, наполняет его единым ритмом круглящихся линий. Деревья склоняются, парус надувается, темно-синяя вода озера «стекает» вниз, земля вздымается холмами, дома сползают с косогора… Художник, перерабатывая натурные впечатления в традициях кубизма и сезаннизма, творит свой особый мир, подернутый ощущением нарастающей тревоги.
ПЕТР КОНЧАЛОВСКИЙ. Портрет Г. Б. Якулова. 1910. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Кончаловский вспоминал:
«Портрет Якулова [1910 года] я писал в каком-то победном настроении,
ПЕТР КОНЧАЛОВСКИЙ. Сухие краски. 1912. Холст, масло, бумажные наклейки. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Как и все последователи художественной системы П. Сезанна, Кончаловский смотрит на изображенные предметы сверху, подчеркивая их весомость, объем. Но в отличие от французского живописца в натюрморте Кончаловского главенствует декоративная звучность цвета и материальная плотность живописи. Он воспевает краску как материал живописца в буквальном смысле, изображая расставленные на столе сосуды с разноцветными пигментами и маслами. Как и многие бубновалетовцы, Кончаловский смело прибегает к коллажу – наклеивает на красочный слой печатные этикетки.
ПЕТР КОНЧАЛОВСКИЙ. Агава. 1916. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Композиция натюрморта выстроена мастерски: острые, «хищные» листья агавы уравновешены выступающим углом листа бумаги, плотный объем лежащих на столе книг – тяжелым синим занавесом. Кончаловский писал, что он «особенно заботливо подготовлял холст для „Агавы“, а в живописи стремился, чтобы сама фактура передавала внешние свойства предметов: матовость бумажного листа, до упругости налитые соком листья агавы, маслянистость полированного дерева. Здесь и техника письма была у меня необычайной: писал по полусухому, прибегал к лессировкам, употребляя много лака. Но уже после „Агавы“ я почти не мог отделаться от вопросов фактуры, что бы ни писал, – забота о поверхности стала одной из составных частей моей манеры…»
ИЛЬЯ МАШКОВ. Автопортрет. 1911. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В автопортрете Машков иронично подражает стилю провинциальных фотографов начала ХХ века, которые предлагали желающим сфотографироваться примерить на себя какой-либо образ, просунув голову в отверстие щита с сюжетным изображением. Машков захотел увидеть себя владельцем пароходов. На нем высокая шапка и дорогое пальто с меховым воротником. Рука иронично превращена в подобие рычага тепловоза. Применяя здесь стиль ярмарочного примитива, он посмеивается над своим необычным обличьем.
ИЛЬЯ МАШКОВ. Натюрморт. Фрукты на блюде. 1910. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Все натюрморты Машкова большого размера, и предметы в них показаны больше натуральной величины. Отсюда впечатление значительности и весомости мира вещей, их особый, «богатырский» характер. Художник сознательно уплощает пространство, делает цвет более интенсивным, обводит предметы темным контуром. Традиционный натюрморт превращается в эффектное и звонкое декоративное панно, передающее настроение бодрости и энергии, полнозвучной красочности мира.